Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели
рослые женщины с густыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал:
Это была
рослая женщина, одних лет с своим мужем, с темными, с большою проседью, но еще густыми волосами, с несколько горбатым носом, сухощавая, с желтыми, ввалившимися щеками и тонкими впалыми губами.
— Хорош, нечего сказать, — встретила его упреками жена, болезненная, но все еще красивая,
рослая женщина, с большими голубыми глазами, одетая в ситцевое платье — в Сибири крестьянки почти не носят сарафанов, — ишь, шары [Глаза — местное выражение.] как налил, всю ночь пропьянствовал, винищем на версту разит.
И странно, вся эта толпа дворовых без протеста переносила побои этой, хотя сильной и
рослой женщины, но все-таки, сравнительно с большинством из них, представляющей слабого противника.
Неточные совпадения
Поздно вечером к нему явились люди, которых он встретил весьма любезно, полагая, что это — клиенты:
рослая, краснощекая
женщина, с темными глазами на грубоватом лице, одетая просто и солидно, а с нею — пожилой лысоватый человек, с остатками черных, жестких кудрей на остром черепе, угрюмый, в дымчатых очках, в измятом и грязном пальто из парусины.
«А почему ж нет? — ревниво думал опять, —
женщины любят эти
рослые фигуры, эти открытые лица, большие здоровые руки — всю эту рабочую силу мышц… Но ужели Вера!..»
Студенты, смеясь и толкаясь, обступили Ярченко, схватили его под руки, обхватили за талию. Всех их одинаково тянуло к
женщинам, но ни у кого, кроме Лихонина, не хватало смелости взять на себя почин. Но теперь все это сложное, неприятное и лицемерное дело счастливо свелось к простой, легкой шутке над старшим товарищем. Ярченко и упирался, и сердился, и смеялся, стараясь вырваться. Но в это время к возившимся студентам подошел
рослый черноусый городовой, который уже давно глядел на них зорко и неприязненно.
Когда, наконец, после долгих усилий, музыканты слаживаются, низенькая Вера подходит к
рослой Зое той мелкой, связанной походкой, с оттопыренным задом и локтями на отлете, какой ходят только
женщины в мужских костюмах, и делает ей, широко разводя вниз руками, комический мужской поклон.
— Она… она самая! — шепнул он мне, указывая на
рослую и совершенно рыжую
женщину, которая стояла у конторки. — Наша… кашинская!