Неточные совпадения
И он захохотал… Вино только тут
начало забирать его… Но не
успел он повернуться, как две нервные руки схватили его за плечи и толкнули
к двери.
Иван Алексеевич услыхал тут же целую исповедь Палтусова: как он попал в агенты
к Калакуцкому, как
успел в каких-нибудь три-четыре недели подняться в его глазах, добыл ему поддержку самых нужных и"тузистых"людей, как он присмотрелся
к этому процессу"объегоривания"путем построек и подрядов и думает
начать дело на свой страх с будущей же весны, а Калакуцкого"lâcher" [бросить (фр.).], разумеется, благородным манером, и сделает это не позднее половины поста.
Он
начал спускаться по ступенькам. Ему стало вдруг легко. Ни
к кому он больше не кинется, никаких депеш и писем не желает писать в Петербург; поедет теперь домой, заляжет спать, хорошенько выспится и будет поджидать. Все пойдет своим чередом… Не завтра, так послезавтра явится и следователь. Не поедет он и на похороны Нетовой. Не напишет и Пирожкову.
Успеет… Никогда не рано отправиться на тот свет из этой Москвы!..
Неточные совпадения
В ту же ночь в бригадировом доме случился пожар, который,
к счастию,
успели потушить в самом
начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась
к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька напоил на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался.
— Вон сколько земли оставил впусте! — говорил,
начиная сердиться, Костанжогло. — Хоть бы повестил вперед, так набрели бы охотники. Ну, уж если нечем пахать, так копай под огород. Огородом бы взял. Мужика заставил пробыть четыре года без труда. Безделица! Да ведь этим одним ты уже его развратил и навеки погубил. Уж он
успел привыкнуть
к лохмотью и бродяжничеству! Это стало уже жизнью его. — И, сказавши это, плюнул Костанжогло, и желчное расположение осенило сумрачным облаком его чело…
Райский по утрам опять
начал вносить заметки в программу своего романа, потом шел навещать Козлова, заходил на минуту
к губернатору и еще
к двум, трем лицам в городе, с которыми
успел покороче познакомиться. А вечер проводил в саду, стараясь не терять из вида Веры, по ее просьбе, и прислушиваясь
к каждому звуку в роще.
Вере подозрительна стала личность самого проповедника — и она пятилась от него; даже послушавши, в
начале знакомства, раза два его дерзких речей, указала на него Татьяне Марковне, и людям поручено было присматривать за садом. Волохов зашел со стороны обрыва, от которого удалял людей суеверный страх могилы самоубийцы. Он замечал недоверие Веры
к себе и поставил себе задачей преодолеть его — и
успел.
О, с Версиловым я, например, скорее бы заговорил о зоологии или о римских императорах, чем, например, об ней или об той, например, важнейшей строчке в письме его
к ней, где он уведомлял ее, что «документ не сожжен, а жив и явится», — строчке, о которой я немедленно
начал про себя опять думать, только что
успел опомниться и прийти в рассудок после горячки.