Неточные совпадения
Тут я останавливаюсь и должен опять (как делал для Нижнего и Казани) оговориться перед
читателями романа"В путь-дорогу", а в то же время и перед самим собою.
Подробности значатся всего больше в пятой книге
романа"В путь-дорогу". Не знаю, какой окончательный вывод получает
читатель: в пользу дерптских порядков или нет; но думаю, что полной объективности у автора
романа быть еще не могло.
Блестящих и даже просто приятных лекторов было немного на этих двух факультетах. Лучшими считались физик Кемц и физиолог Биддер (впоследствии ректор) — чрезвычайно изящный лектор в особом, приподнятом, но мягком тоне. Остроумием и широтой взглядов отличался талантливый неудачник, специалист по палеонтологии, Асмус. Эту симпатичную личность и его похороны
читатель найдет в моем
романе вместе с портретами многих профессоров, начиная с моего ближайшего наставника Карла Шмидта, недавно умершего.
И как он держал себя у кафедры, играя постоянно часовой цепочкой, и каким тоном стал говорить с публикой, и даже то, что он говорил, — все это мне пришлось сильно не по вкусу. Была какая-то бесцеремонность и запанибратство во всем, что он тут говорил о Добролюбове — не с личностью покойного критика, а именно с публикой. Было нечто, напоминавшее те обращения к
читателю, которыми испещрен был два-три года спустя его
роман «Что делать?»
Я не принадлежал тогда к какому-нибудь большому кружку, и мне нелегко было бы видеть, как молодежь принимает мой
роман. Только впоследствии, на протяжении всей моей писательской дороги вплоть до вчерашнего дня, я много раз убеждался в том, что"В путь-дорогу"делалась любимой книгой учащейся молодежи. Знакомясь с кем-нибудь из интеллигенции лет пятнадцать — двадцать назад, я знал вперед, что они прошли через"В путь-дорогу", и, кажется, до сих пор есть
читатели, считающие даже этот
роман моей лучшей вещью.
Когда я встретился с ним в Кронштадте и играл с его женой Чацкого, — он уже был автор"Петербургских трущоб", которыми заставил о себе говорить. Он усердно изучал жизнь столичных подонков и умел интересовать менее взыскательных
читателей фабулой своего
романа с сильным романтическим привкусом.
Эти
читатели были за тысячу верст далеки от всякого обвинения в намерении действовать на половые инстинкты, а брали только художественную сторону и бытописа-тельское содержание
романа и выражали мне безусловное одобрение.
Неточные совпадения
Так думал молодой повеса, // Летя в пыли на почтовых, // Всевышней волею Зевеса // Наследник всех своих родных. — // Друзья Людмилы и Руслана! // С героем моего
романа // Без предисловий, сей же час // Позвольте познакомить вас: // Онегин, добрый мой приятель, // Родился на брегах Невы, // Где, может быть, родились вы // Или блистали, мой
читатель; // Там некогда гулял и я: // Но вреден север для меня.
Всегда скромна, всегда послушна, // Всегда как утро весела, // Как жизнь поэта простодушна, // Как поцелуй любви мила, // Глаза как небо голубые; // Улыбка, локоны льняные, // Движенья, голос, легкий стан — // Всё в Ольге… но любой
роман // Возьмите и найдете, верно, // Ее портрет: он очень мил, // Я прежде сам его любил, // Но надоел он мне безмерно. // Позвольте мне,
читатель мой, // Заняться старшею сестрой.
Если бы я был русским романистом и имел талант, то непременно брал бы героев моих из русского родового дворянства, потому что лишь в одном этом типе культурных русских людей возможен хоть вид красивого порядка и красивого впечатления, столь необходимого в
романе для изящного воздействия на
читателя.
Впрочем, я даже рад тому, что
роман мой разбился сам собою на два рассказа «при существенном единстве целого»: познакомившись с первым рассказом,
читатель уже сам определит: стоит ли ему приниматься за второй?
Но придется и про него написать предисловие, по крайней мере чтобы разъяснить предварительно один очень странный пункт, именно: будущего героя моего я принужден представить
читателям с первой сцены его
романа в ряске послушника.