Неточные совпадения
Все, что тогда было поживей умом и попорядочнее, мужчины и женщины, по-своему
шло вперед, читало, интересовалось и событиями на Западе, и всякими выдающимися фактами внутренней жизни, подчинялось, правда, общему гнету сверху, но не всегда мирилось с ним, сочувствовало тем, кто «пострадал», значительно было подготовлено к тому движению, которое началось после Крымской войны, то есть всего три года после того, как мы вышли из гимназии и превратились в
студентов.
Наши товарищеские отношения с Балакиревым закрепились именно здесь, в Казани. Не помню, почему он не поступил в
студенты (на что имел право, так как кончил курс в нижегородском Александровском институте), а зачислился в вольные слушатели по математическому разряду. Он сначала довольно усердно посещал лекции, но дальше второго курса не
пошел, отдавшись своему музыкальному призванию.
Никто не
шел добровольно на войну (а воинской повинности мы тогда не знали), кроме студентов-медиков, которым предлагали разные места и льготы.
Из моих товарищей по нижегородской гимназии я нашел здесь Г-ва, моего одноклассника. В гимназии он
шел далеко не из первых, а в Петербурге из него вышел дельный студент-юрист, работавший уже по истории русского права, погруженный в разбирание актов XVI и XVII веков.
Этот запрет
шел прямо от университетского начальства. Опасались, должно быть, лишних расходов и отвлечения от занятий или влияния на нравственность
студентов закулисных сфер.
Я попал как раз в тот момент, когда с высоты этой импровизированной трибуны был поставлен на referendumвопрос:
идти ли всем скопом к попечителю и привести или привезти его из квартиры его (на Колокольной) в университет, чтобы добиться от него категорических ответов на требования
студентов.
Он не мог заранее предвидеть, что его роман подольет масла к тому, что разгорелось по поводу петербургских пожаров. До сих пор легенда о том, что подожгли Апраксин двор
студенты вместе с поляками, еще жива. Тогда революционное брожение уже начиналось. Михайлов за прокламации
пошел на каторгу. Чернышевский
пошел туда же через полтора года. Рассылались в тот сезон 1861–1862 года и подпольные листки; но все-таки о"комплотах"и революционных приготовлениях не ходило еще никаких слухов.
Гимназистом и
студентом я немало читал беллетристики; но никогда не пристращался к какому-нибудь одному писателю, а так как я до 22 лет не мечтал сам
пойти по писательской дороге, то никогда и не изучал ни одного романиста, каковой образец.
Я превратился как бы в
студента, правда весьма"великовозрастного", так как мне тогда уже
шел тридцатый год. Но нигде, ни в каком городе (не исключая и немецких университетских городов), я так скоро не стряхнул бы с себя того, что привез с собою после моих издательских мытарств.
Вы могли изо дня в день видеть, как
студент отправлялся сначала в cremerie, потом в пивную, сидел там до завтрака, а между завтраком и обедом опять пил разные напитки, играл на бильярде, в домино или в карты, целыми часами сидел у кафе на тротуаре с газетой или в болтовне с товарищами и женщинами. После обеда он
шел на бал к Бюллье, как кратко называли прежнюю"Closerie des Lilas", там танцевал и дурачился, а на ночь отправлялся с своей"подругой"к себе в отельчик или к этой подруге.
В славянофилах я никогда не состоял. Не увлекался никогда и идеей панславизма, но охотно
пошел на приглашение
студентов общества галицийских русских"Основа" — иметь у них беседы о русской литературе.
Мы с Наке много были благодарны нашим молодым хозяйкам за их старания о том, чтобы мы постоянно практиковались в разговоре по-испански. При особых уроках, которые нам давал
студент, дело
шло довольно споро, но Наке язык давался легче как истому провансальцу, легче по своей лексике и грамматическим формам.
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в лицах представить студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг в начале лекции явился инспектор, русской службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке — меня взять и свести в карцер. Часть
студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
Выйдя наружу,
студент пошел по грязной дороге в поле. В воздухе стояла осенняя, пронизывающая сырость. Дорога была грязна, блестели там и сям лужицы, а в желтом поле из травы глядела сама осень, унылая, гнилая, темная. По правую сторону дороги был огород, весь изрытый, мрачный, кое-где возвышались на нем подсолнечники с опущенными, уже черными головами.
Неточные совпадения
— Да вот какой-то спрашивал, здесь ли
студент живет, вас называл, у кого проживаете. Вы тут сошли, я показал, а он и
пошел. Вишь ведь.
И, наконец,
студента Пестрякова видели у самых ворот оба дворника и мещанка, в самую ту минуту, как он входил: он
шел с тремя приятелями и расстался с ними у самых ворот и о жительстве у дворников расспрашивал, еще при приятелях.
И, остановясь понюхать табаку, она долго и громко говорила что-то о безбожниках
студентах. Клим
шел и думал о сектанте, который бормочет: «Нога поет — куда
иду?», о пьяном мещанине, строгой старушке, о черноусом человеке, заинтересованном своими подтяжками. Какой смысл в жизни этих людей?
—
Идешь,
студент? Ну? Коллега?
Лаврушка быстро
пошел в сторону баррикады и скрылся за нею;
студент, поправив шапку, посмотрел вслед ему и, посвистывая, возвратился на двор.