Неточные совпадения
Я уже сказал выше, что до второй половины 50-х годов Писемский состоял постоянным
сотрудником некрасовского «Современника», перед тем как направлению этого
журнала начали давать более резкую окраску Чернышевский и позднее Добролюбов.
И вышло так, что все мое помещичье достояние пошло, в сущности, на литературу. За два года с небольшим я, как редактор и
сотрудник своего
журнала, почти ничем из деревни не пользовался и жил на свой труд. И только по отъезде моего товарища 3-ча из имения я всего один раз имел какой-то доход, пошедший также на покрытие того многотысячного долга, который я нажил издательством
журнала к 1865 году.
А тогда он уже сошелся с Некрасовым и сделался одним из исключительных
сотрудников"Современника". Этот резкий переход из русофильских и славянофильских
журналов, как"Москвитянин"и"Русская беседа", в орган Чернышевского облегчен был тем, что Добролюбов так высоко поставил общественное значение театра Островского в своих двух знаменитых статьях. Островский сделался в глазах молодой публики писателем — обличителем всех темных сторон русской жизни.
— Что бы вам, Боборыкин, не взять
журнала?! Вы в нем — видный
сотрудник, у вас есть и состояние, вы молоды, холосты… Право!..
Меня стали уговаривать Писемский и некоторые
сотрудники, а издатель усиленно предлагал мне
журнал на самых необременительных, как он уверял, условиях.
Когда денежные тиски сделались все несноснее и"не давали мне времени писать, я сдал всю хозяйственную часть на руки моего постоянного
сотрудника Воскобойникова, о роли которого в
журнале буду говорить дальше. А теперь кратко набросаю дальнейшие перипетии моей материальной незадачи.
С
журналом получил я еще двух
сотрудников, постоянно печатавшихся в"Библиотеке", — Щеглова и Воскобойникова.
Из всех
сотрудников он только и втянут был по доброй воле в эту"галеру", и другой бы на его месте давным-давно ушел, тем более что у нас с ним лично не было никаких затянувшихся счетов. Он не был мне ничего должен, и я ему также. Вся возня с
журналом в течение более полутора года не принесла ему никаких выгод, а, напротив, отняла много времени почти что даром.
Как бы я теперь, по прошествии сорока с лишком лет, строго ни обсуждал мое редакторство и все те недочеты, какие во мне значились (как в руководителе большого
журнала — литературного и политического), я все-таки должен сказать, что я и в настоящий момент скорее желал бы как простой
сотрудник видеть во главе
журнала такого молодого, преданного литературе писателя, каким был я.
Возьму случай из моего писательства за конец XIX века. Я уже больше двадцати лет был постоянным
сотрудником, как романист, одного толстого
журнала. И вот под заглавием большого романа я поставил в скобках:"Посвящается другу моему Е.П.Л.". И как бы вы думали? Редакция отказалась поставить это посвящение из соображений, которых я до сих не понимаю.
Точно так же — более, чем в других
журналах, старался я о статьях и обозрениях по иностранной литературе и едва ли не первый тогда имел для этого специального
сотрудника и в Петербурге, и в Париже — П.Л.Лаврова и Евгению Тур (графиню Е.В.Салиас). Это показывало несомненную склонность к редакторской инициативе и отвечало разносторонности образования, какое мне удалось получить в трех университетах за целых семь с лишком лет.
Даже и тогда, когда начались денежные тиски, я старался всячески оживить
журнал, устроил еженедельные беседы и совещания и предложил, когда
журнал стал с 1865 года выходить два раза в месяц, печатать в начале каждого номера передовую статью без особого заглавия. Она заказывалась
сотруднику и потом читалась на редакционном собрании.
Если беллетрист верой и правдой служил
журналу, погибавшему от недостатка денежных средств, то он же превратил редактора в
сотрудника, который запирался по целым месяцам и даже уезжал в провинцию, чтобы доставить как можно больше дарового материала.
Этот
сотрудник сыграл в истории моего редакторства довольно видную роль и для
журнала довольно злополучную, хотя и непреднамеренно. Он вскоре стал у меня печатать свой роман"Некуда", который всего более повредил
журналу в глазах радикально настроенной журналистики и молодой публики.
Его роман повредил нам — это неоспоримо; но если бы
журнал удержался, такой
сотрудник, как Лесков, даже и по беллетристике, не мог бы только своей личностью вредить делу.
Можно прямо сказать, что у нас были такие же точно
сотрудники, как и в тогдашних более радикальных
журналах, особенно по беллетристике.
Сделавшись присяжным педагогом и покровителем детских приютов, он дослужился до генеральского чина и затеял
журнал, которому не придал никакой физиономии, кроме крайнего юдофобства. Слишком экономный, он отвадил от себя всех более талантливых
сотрудников и кончил жизнь какого-то почти что Плюшкина писательского мира. Его либерализм так выродился, что, столкнувшись с ним на рижском штранде (когда он был уже издатель"Наблюдателя"), я ему прямо высказал мое нежелание продолжать беседу в его духе.
П.И.Вейнберг (как я сейчас упомянул) в эти годы ушел из журнализма, и я не помню, чтобы он в течение этих двух с лишком лет обращался ко мне с предложением участвовать в
журнале в качестве заведующего отделом или одного из главных
сотрудников. В"Библиотеку", еще при Писемском, прошел его перевод одной из драм Шекспира; но печатался он при мне.
Как
сотрудник он не внес в
журнал яркой окраски. Ему просто было некогда давать нам что-нибудь более крупное и самостоятельное. Он слишком тогда был занят и преподаванием и сотрудничеством в разных других
журналах и изданиях.
Продолжай"Библиотека"существовать и сделайся он у нас главным
сотрудником, он стал бы придавать
журналу маложелательный оттенок, или мы должны были бы с ним разойтись, что весьма вероятно, потому что если некоторые мои
сотрудники"правели", то я, напротив, все"левел".
Это обращение ко мне в такой широкой и лестной для меня форме немного удивило меня. Я мог предполагать, что в его
журнале главнейшие
сотрудники вряд ли относились ко мне очень сочувственно, и еще не дальше, как в 1868 году там была напечатана анонимная рецензия на мою"Жертву вечернюю"(автор был Салтыков), где меня обличали в намерении возбуждать в публике чувственные инстинкты. Но факт был налицо. Более лестного обращения от самого Некрасова я не мог и ожидать.
Молодой персонал
сотрудников, начиная с Михайловского, держался от главных хозяев совсем отдельно, и, как я сказал выше, никакого постоянного общения, бесед или заседаний в
журнале не происходило.
В литературном мире у меня было когда-то много знакомого народа, но ни одного настоящего друга или школьного товарища. Из бывших
сотрудников"Библиотеки"Лесков очутился в числе кредиторов
журнала, Воскобойников работал в"Московских ведомостях"у Каткова, Эдельсон умер, бывший у меня секретарем товарищ мой Венский практиковал в провинции как врач после довершения своей подготовки на курсах для врачей и получения докторской степени.
Я приехал
сотрудником двух газет и самого влиятельного
журнала.
Он сделался
сотрудником газет и
журналов и писал в моем
журнале"Библиотека для чтения", был судим по какому-то политическому процессу и, как иностранец, подвергся высылке из России.
Моим чичероне по тогдашнему Лондону (где я нашел много совсем нового во всех сферах жизни) был г. Русанов,
сотрудник тех
журналов и газет, где и я сам постоянно писал, и как раз живший в Лондоне на положении эмигранта.