Неточные совпадения
Тот отдел моей писательской жизни уже записан мною несколько
лет назад, в зиму 1896–1897
года, в целой книге «Столицы мира», где я подводил итоги всему, что пережил, видел, слышал и зазнал в Париже и Лондоне с
половины 60-х
годов.
И тут уместен вопрос: воспользовалась ли наша беллетристика всем, чем могла бы, в русской жизни 40-х и
половины 50-х
годов?
Позднее, уже во второй
половине 60-х
годов, он сам мне рассказывал, как император Николай видел его в этой роли и вызвал потом играть ее в Петербург.
Не надо забывать, что тургеневские Лиза и Елена принадлежали как раз к этой генерации, то есть стали взрослыми девицами к
половине 50-х
годов.
Как автор романа, я не погрешил против субъективнойправды. Через все это проходил его герой. Через все это проходил и я. В романе — это монография, интимная история одного лица, род «Ученических
годов Вильгельма Мейстера», разумеется с соответствующими изменениями! Ведь и у олимпийца Гете в этой первой
половине романа нет полной объективной картины, даже и многих уголков немецкой жизни, которая захватывала Мейстера только с известных своих сторон.
Но и тогда уже, то есть во второй
половине 50-х
годов, чувствовалось то, что"Ливонские Афины"принадлежат русскому государству и представляют собою уездный город Лифляндской губернии.
К современным"злобам дня"он был равнодушен так же, как и его приятели, бурсаки"Рутении". Но случилось так, что именно наше литературное возрождение во второй
половине 50-х
годов подало повод к тому, что у нас явилась новая потребность еще чаще видеться и работать вместе.
А беллетристика второй
половины 50-х
годов очень сильно увлекала меня. Тогда именно я знакомился с новыми вещами Толстого, накидываясь в журналах и на все, что печатал Тургенев. Тогда даже в корпорации"Рутения"я делал реферат о"Рудине". Такие повести, как"Ася","Первая любовь", а главное,"Дворянское гнездо"и"Накануне", следовали одна за другой и питали во мне все возраставшее чисто литературное направление.
Не нужно забывать, что Писемский по переезде своем в Петербург (значит, во второй
половине 50-х
годов) стал близок к Тургеневу, который одно время сделал из него своего любимца, чрезвычайно высоко ставил его как талант, водил с ним приятельское знакомство, кротко выносил его разносы и участвовал даже волей-неволей в его кутежах. Тургенева как художника Писемский понимал очень тонко и определял образно и даже поэтично обаяние его произведений.
Я уже сказал выше, что до второй
половины 50-х
годов Писемский состоял постоянным сотрудником некрасовского «Современника», перед тем как направлению этого журнала начали давать более резкую окраску Чернышевский и позднее Добролюбов.
"Библиотека для чтения"ко второй
половине 50-х
годов под редакцией Дружинина оживилась, она стала органом тургеневско-боткинского кружка, в котором защищались пушкинские традиции и заветы Белинского; но не того только, что действовал в"Современнике", а прежнего эстета, гегельянца, восторженного ценителя Пушкина.
Никто меня так и не свел в редакцию"Современника". Я не имел ничего против направления этого журнала в общем и статьями Добролюбова зачитывался еще в Дерпте. Читал с интересом и «Очерки гоголевского периода» там же, кажется, еще не зная, что автор их Чернышевский, уже первая сила «Современника» к
половине 50-х
годов.
Только что сошел в преждевременную могилу А.Е.Мартынов, и заменить его было слишком трудно: такие дарования родятся один — два на целое столетие. Смерть его была тем прискорбнее, что он только что со второй
половины 50-х
годов стал во весь рост и создал несколько сильных, уже драматических лиц в пьесах Чернышева, в драме По-техина «Чужое добро впрок не идет» и, наконец, явился Тихоном Кабановым в «Грозе».
"Теодор", москвич, товарищ по одной из тамошних гимназий Островского, считал себя в Петербурге как бы насадителем и нового бытового реализма, и некоторым образом его вторым"я". Выдвинулся он ролью Бородкина (рядом с Читау-матерью) к началу второй
половины 50-х
годов и одно время прогремел. Это вскружило ему голову, и без того ужасно славолюбивую: он всю жизнь считал себя первоклассным артистом.
Из моих конкурентов трое владели интересом публики: Дьяченко (которого я ни тогда, ни позднее не встречал); актер Чернышев и Николай Потехин, который пошел сразу так же ходко, как и старший брат его Алексей, писавший для сцены уже с первой
половины 50-х
годов.
На балет не так тратили, как это повелось со второй
половины 80-х
годов, при И.А.Всеволожском; постановки не поражали такой роскошью; но хореография была не ниже, а по обилию своих, русских, талантов и выше.
С К.Д. Кавелиным впоследствии — со второй
половины 70-х
годов — я сошелся, посещал его не раз, принимал и у себя (я жил тогда домом на Песках, на углу 5-й и Слоновой); а раньше из-за границы у нас завязалась переписка на философскую тему по поводу диссертации Соловьева, где тот защищал"кризис"против позитивизма.
А"Свадьбе Кречинского"было всего каких-нибудь пять
лет от роду: она появилась в"Современнике"во второй
половине 50-х
годов. Но комедия эта сразу выдвинула автора в первый ряд тогдашних писателей и, специально, драматургов.
Наше знакомство завязалось гораздо позднее, уже за границей, в
половине 70-х
годов, и продолжалось до его смерти — о чем я еще буду иметь повод и место поговорить.
Тогда мой товарищ Милий Балакирев уже устроился в Петербурге, переехав туда из Казани во второй
половине 50-х
годов. Его покровитель Улыбышев привез его туда, представил Глинке и ввел в тогдашний музыкальный кружок.
"Академия"царила еще в
половине 50-х
годов. Приезд Ал. Иванова с его картиной"Явление Христа народу"вызвал, быть может впервые, горячий спор двух поколений. Молодежь стояла за картину, особенно студенчество. Я тогда проезжал Петербургом и присутствовал при таких схватках. Но тогдашние академические эстеты не восхищались картиной, в том числе и такие знатоки, каким уже считался тогда Григорович.
И как проповедь театрального нутра в
половине 50-х
годов нашла уже целую плеяду московских актеров, так и суть"стасовщины"упала на благодарную почву. Петербургская академия и Московское училище стали выпускать художников-реалистов в разных родах. Русская жизнь впервые нашла себе таких талантливых изобразителей, как братья Маковские, Прянишников, Мясоедов, потом Репин и все его сверстники. И русская природа под кистью Шишкина, Волкова, Куинджи стала привлекать правдой и простотой настроений и приемов.
Этот склад ума и это направление мысли и анализа уже назревали в студенческом мире и в те
годы, когда я учился, то есть как раз во вторую
половину 50-х
годов.
Но никто из французских романистов, даже и Бальзак и Жорж Занд, не делался"властителем моих дум", никто из них не доставлял мне такого духовного удовлетворения и так не волновал меня, как с
половины 50-х
годов наши беллетристы, а раньше, в
годы отрочества и первой юности — Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Грибоедов, Кольцов и позднее Островский.
Наследство мое становилось мне скорее в тягость. И тогда, то есть во всю вторую
половину 1862
года, я еще не рассчитывал на доход с имения или от продажи земли с лесом для какого-нибудь литературного дела. Мысль о том, чтобы купить"Библиотеку", не приходила мне серьезно, хотя Писемский, задумавший уже переходить в Москву в"Русский вестник", приговаривал не раз...
Оно шло еще без особых тисков и денежных треволнений до начала 1864
года и дальше, до
половины его. Но тогда уже выкупная ссуда была вся истрачена и пришлось прибегать к частным займам, а в августе 1864
года я должен был заложить в Нижегородском Александровском дворянском банке всю землю за ничтожную сумму в пятнадцать тысяч рублей, и все имение с торгов пошло за что-то вроде девятнадцати тысяч уже позднее.
И вот, со второй
половины 1865 вплоть до 1886, стало быть свыше двадцати
лет, я должен был нести обузу долгов, которые составили сумму больше чем тридцать тысяч рублей.
Долг этот был рассрочен на много
лет, и я его выплачивал его семейству, когда его уже не было на свете. Со второй
половины 1865
года я его уже не видал. Смерть его ускорил, вероятно, тот русский недуг, которым он страдал.
Со второй
половины 70-х
годов и до его смерти жизнь нас не сталкивала.
Тогда, то есть в первую
половину 60-х
годов, он представлял из себя молодого барича благообразной наружности и внешнего изящества, с манерами и тоном благовоспитанного рантье. Он и был им, жил при матери в собственном доме (в Почтамтской), где я у него и бывал и где впервые нашел у него молодого морского мичмана, его родственника (это был Станюкович), вряд ли даже где числился на службе, усердно посещал театры и переделывал французские пьесы.
А через
год, с
лета 1866
года, началась уже та длинная полоса реакции, которая разрешилась 1 марта 1881
года и перекинулась через все царствование Александра III — до
половины 90-х
годов.
Необходимо было и продолжать роман"В путь-дорогу". Он занял еще два целых
года, 1863 и 1864, по две книги на
год, то есть по двадцати печатных листов ежегодно. Пришлось для выигрыша времени диктовать его и со второй
половины 63-го
года, и к концу 64-го. Такая быстрая работа возможна была потому, что материал весь сидел в моей голове и памяти: Казань и Дерпт с прибавкой романических эпизодов из студенческих
годов героя.
Тургенев в своем"Дыме"(значит, уже во второй
половине 60-х
годов) дал целую галерею русских из Баден-Бадена: и сановников, и генералов, и нигилистов, и заговорщиков, и"снобов"тогдашнего заигрыванья с наукой. На него тогда все рассердились, а ведь он ничего не выдумывал. Его вина заключалась лишь в том, что он не изобразил и тех, более серьезных, толковых и работящих русских, какие и тогда водились в заграничных городах, особенно в немецких университетских центрах.
Париж второй
половины 60-х
годов был, без всякого сомнения, самым блестящим, даровитым и интересным городом за все царствование того"узурпатора", которого мы презирали и тогда от всего сердца.
До второй
половины 60-х
годов и такой род представлений, как оперетка, не получил бы такого развития, не имел бы в себе такого"духа".
Разумеется, их форма была устарелой даже и тогда, во второй
половине 60-х
годов; но в них надо было (да и теперь следует) различать две стороны: условный, подвинченный язык в героических местах действия и бытовуюсторону — часто с настоящими реальными чертами парижской жизни и с удачными типами.
Но и тогда еще, во второй
половине 60-х
годов, он только что поставил новую оперу на театре Opera Comique свою последнюю вещь.
Тогда, то есть во второй
половине 60-х
годов, не было никаких теоретических предметов: ни по истории драматической литературы, ни по истории театра, ни по эстетике. Ходил только учитель осанки, из танцовщиков, да и то никто не учился танцам. Такое же отсутствие и по части вокальных упражнений, насколько они необходимы для выработки голоса и дикции.
И опять, попадая прямо оттуда в Париж, и во второй
половине 90-х
годов вы не могли не находить, что он после Лондона кажется меньше и мельче, несмотря на то что он с тех пор (то есть с падения империи) увеличился в числе жителей на целых полмиллиона!
Во вторую
половину 60-х
годов не было более даровитого и завлекательного лектора, как критик Ипполит Тэн.
Может быть, теперь, в XX веке, в Париже и завелись среди французов такие «пауперы», но тогда (во второй
половине 60-х
годов) мы их не знавали и нигде не встречали.
Этот общительный и образованный врач очень сошелся со мною; и наше приятельство продолжалось и в России, где я нашел его в Петербурге в 1871
году и где болезнь печени унесла его в
половине 70-х
годов, в ужасных страданиях, после того, как он женился во Франции на красивой девушке, дочери поляков-эмигрантов.
И все-таки за границей Тургенев и при семье Виардо, и с приятельскими связями с немецкими писателями и художниками — жил одиноко. И около него не было и одной десятой той русской атмосферы, какая образовалась около него же в Париже к
половине 70-х
годов. Это достаточно теперь известно по переписке и воспоминаниям того периода, вплоть-до его смерти в августе 1883
года.
Из всех тогдашних конгрессов, на каких я присутствовал, Съезд Интернационального Союза рабочих (о котором я говорил выше) был, без сомнения, самый содержательный и важный по своим последствиям. Идеи Маркса, создавшего это общество, проникли с тех пор всюду и у нас к
половине 90-х
годов, то есть около четверти века спустя, захватили массу нашей молодежи и придали ее настроениям гораздо более решительный характер общественной борьбы и наложили печать на все ее мироразумение.
Но первый роман, к которому я приступил бы, должен был неминуемо, по содержанию, состоять из того, что я переживал в России в короткий промежуток второй
половины 1866
года в Москве, и того, что мои личные испытания и встречи с русскими дали мне за четыре
года. Так оно и вышло, когда тот роман, который представлялся мне еще смутно, весной 1870
года стал выясняться в виде первоначального плана.
Некрасов после"Солидных добродетелей"стал мне платить по 100 рублей за лист с рассказа"Посестрие". Такой гонорар считался тогда очень хорошим. Его получала такая писательница, как Хвощинская, когда я издавал"Библиотеку"еще в
половине 60-х
годов. Из молодых моих сверстников самый талантливый — Глеб Успенский вряд ли и тогда получал значительно больше.
Это приучило меня к более систематической работе, и так длилось с 1873
года до
половины первого десятилетия XX века, то есть более тридцати
лет.
В Ткачеве уже и тогда назревал русский якобинец на подкладке социализма, но еще не марксизма. И его темперамент взял настолько вверх, что он вскоре должен был бежать за границу, где и сделался вожаком целой группы русских революционеров, издавал журнал, предавался самой махровой пропаганде… и кончил убежищем для умалишенных в Париже, где и умер в
половине 80-х
годов. Про него говорили, что он стал неумеренно предаваться винным возлияниям. Это, быть может, и ускорило разложение его духовной личности.
Вторую
половину 60-х
годов я провел всего больше в Париже, и там в Латинском квартале я и ознакомился с тогдашней очень немногочисленной русской эмиграцией. Она сводилась к кучке молодежи, не больше дюжины, — все «беженцы», имевшие счеты с полицией. Был тут и офицер, побывавший в польских повстанцах, и просто беглые студенты за разные истории; были, кажется, два-три индивида, скрывшиеся из-за дел совсем не политических.
В первой
половине этого"опыта оценки"я привожу все то, что у меня осталось в памяти о человеке, о моих встречах, беседах и наблюдениях над его жизнью и обстановкой в Москве в начале 80-х
годов, когда я только и видался с Толстым.