Неточные совпадения
О педелях никто
не имел и понятия, разве по рассказам о дерптских порядках, откуда их, в
другие времена, и заимствовали.
И разговоров таких у нас никогда
не заходило.
Не скажу, чтобы и любовные увлечения играли большую роль в тогдашнем студенчестве, во время моего житья в Казани. Интриги
имел кое-кто; а остальная братия держалась дешевых и довольно нечистоплотных сношений с женщинами. Вообще, сентиментального оттенка в чувствах к
другому полу замечалось очень мало. О какой-нибудь роковой истории, вроде самоубийства одного или обоих возлюбленных, никогда и ни от кого я
не слыхал.
— Человек в жизни своей
не имел ни семьи, ни жены, ни открытой любовницы, ни закадычного
друга.
До того, кроме Кетчера (когда я бывал у него по делу издания моего учебника, еще дерптским студентом), я
не имел еще связей ни в том, ни в
другом мире.
И он был типичный москвич, но из
другого мира — барски-интеллигентного, одевался франтовато, жил холостяком в квартире с изящной обстановкой, любил поговорить о литературе (и сам к этому времени стал пробовать себя как сценический автор), покучивал, но
не так, как бытовики,
имел когда-то большой успех у женщин.
Точно так же — более, чем в
других журналах, старался я о статьях и обозрениях по иностранной литературе и едва ли
не первый тогда
имел для этого специального сотрудника и в Петербурге, и в Париже — П.Л.Лаврова и Евгению Тур (графиню Е.В.Салиас). Это показывало несомненную склонность к редакторской инициативе и отвечало разносторонности образования, какое мне удалось получить в трех университетах за целых семь с лишком лет.
О знакомстве в зиму 1861–1862 года с Островским и наших дальнейших встречах я уже говорил и ничего особенно выдающегося добавить
не имею. А то, что я помню из встреч наших в 70-х годах, я расскажу в
других местах.
Тургенева я
не приобрел в сотрудники в 1864 году, но мой визит к нему и разговор по поводу моей просьбы о сотрудничестве остались в моей памяти, и я уже
имел случай вспоминать о них в печати в
другие годы — и до кончины его, и после.
Теперь это сделалось банально. А надо было в 40-х годах состоять русским"интеллигентом", как Герцен, Огарев, Тургенев и их
друзья, чтобы восчувствовать, что такое значило:
иметь в кармане заграничный паспорт. Герцен после своих мытарств
не помнил себя от радости. Но он все-таки поехал без твердого намерения сделаться изгнанником, скоротать свой век на чужбине. Так вышло, и должно было выйти, особенно после февральской революции, которая так напугала и озлобила николаевский режим.
Русская интеллигенция
не имела никакого
другого пункта сбора. Тогда в Париже русские жили вразброд, эмигрантов еще почти что
не водилось, молодые люди из Латинского квартала
не знакомились с семейными домами на правом берегу Сены.
Тургенев вообще
не задавал вам вопросов, и я
не помню, чтобы он когда-либо (и впоследствии, при наших встречах)
имел обыкновение сколько-нибудь входить в ваши интересы. Может быть, с
другими писателями моложе его он иначе вел себя, но из наших сношений (с 1864 по 1882 год) я вынес вот такой именно вывод. Если позднее случалось вызывать в нем разговорчивость, то опять-таки на темы его собственного писательства, его переживаний, знакомств и встреч, причем он выказывал себя всегда блестящим рассказчиком.
"Вестника Европы"я давно
не читал, ни в Париже, ни в
других местах. С редакцией я
не имел еще тогда никаких личных сношений и только в конце 1873 года сделался его сотрудником на целые десятки лет.
Я
не заметил ни одной известности политического или литературного мира. Конечно, были газетные репортеры, и на
другой день в нескольких оппозиционных газетах появились сочувственные некрологи, но проводы А.И.
не имели и одной сотой торжественности и почета, с которыми парижская интеллигенция проводила тело Тургенева тринадцать лет спустя.
Сохранил он и большую слабость к женскому полу: вопреки своей внешности, считал себя привлекательным и тогда в Берлине жил с какой-то немочкой. Любил он и принимать участие в качестве
друга и руководителя во всяком прожиганиужизни по этой части, хотя к кутежу
не имел склонности.
Как они держались
друг с
другом наедине, я
не знаю, но при людях за обедами или в редакции Салтыков
имел гораздо более хозяйский вид и авторитетный тон, частенько и ворчал и позволял себе"разносы", тогда как Некрасов, когда чем и был недоволен, ограничивался только сухостью тона или короткими фразами.
Если б моя личная жизнь после встречи с С.А.Зборжевской
не получила уже
другого содержания, введя меня в воздух интимных чувств, которого я много лет был совершенно лишен, я бы
имел больше времени для работы романиста и мои"Дельцы"
не затянулись бы так, что я и через год, когда с января 1872 года роман стал появляться в"Отечественных записках",
не довел его еще далеко до конца и, больной, уехал в ноябре месяце за границу.
Но мы уже привязались
друг к
другу, и с тех пор 40 лет делим и радость и горе, и
не имели еще повода жалеть, что согласились в ноябре 1872 года быть мужем и женой.
Вместо того, чтоб ненавидеть смерть, она, лишившись своих малюток, возненавидела жизнь. Это-то и надобно для христианства, для этой полной апотеозы смерти — пренебрежение земли, пренебрежение тела
не имеет другого смысла. Итак, гонение на все жизненное, реалистическое, на наслаждение, на здоровье, на веселость на привольное чувство существования. И Лариса Дмитриевна дошла до того, что не любила ни Гете, ни Пушкина.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно
имеете нужду в деньгах или в чем
другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Нет,
не хочу! Я знаю, что значит на
другую квартиру: то есть — в тюрьму. Да какое вы
имеете право? Да как вы смеете?.. Да вот я… Я служу в Петербурге. (Бодрится.)Я, я, я…
Правдин. Ваша ко мне дружба тем лестнее, что вы
не можете
иметь ее к
другим, кроме таких…
Правдин. Я поведу его в мою комнату.
Друзья, давно
не видавшись, о многом говорить
имеют.
Стародум. Льстец есть тварь, которая
не только о
других, ниже о себе хорошего мнения
не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.