Видел я его летом два-три раза. Он если и не принадлежал к тогдашней"богеме", то, во всяком случае, был бедняк, который вряд ли мог питаться от своей
медицинской практики. Долго ли он жил — не помню; но еще до конца моего издательства прекратилось его сотрудничество.
Неточные совпадения
Студентом медицины оставался я до самого конца, прослушав весь курс
медицинских наук вплоть до клинической
практики включительно.
А в Дерпте на
медицинском факультете я нашел таких ученых, как Биддер, сотрудник моего Шмидта, один из создателей животной физиологии питания, как прекрасный акушер Вальтер, терапевт Эрдман, хирурги Адельман и Эттинген и другие. В клиниках пахло новыми течениями в медицине, читали специальные курсы (privatissima) по разным отделам теории и
практики. А в то же время в Казани не умели еще порядочно обходиться с плессиметром и никто не читал лекций о «выстукивании» и «выслушивании» грудной полости.
На другой день собрался консилиум из самых высоких знаменитостей великосветской
медицинской практики, было целых пять человек, самых важнейших: нельзя, чем же действовать на Полозова?
В Тобольске живут Фонвизины и братья Бобрищевы-Пушкины. Служат: Анненков, Свистунов и Александр Муравьев. С последним из них переехал и Вольф с правом заниматься
медицинской практикой. В Таре — Штейнгейль. В Кургане — Щепин-Ростовский и Башмаков. На службе Фондер-Бригген. В Омске на службе Басаргин. Наконец, в Ялуторовске — Матвей Муравьев, Тизенгаузен, Якушкин, Оболенский и я. Сверх того две вдовы: А. В. Ентальцева и Д. И. Кюхельбекер.
Неточные совпадения
Это черта любопытная; в последние лет десять стала являться между некоторыми лучшими из
медицинских студентов решимость не заниматься, по окончании курса,
практикою, которая одна дает медику средства для достаточной жизни, и при первой возможности бросить медицину для какой-нибудь из ее вспомогательных наук — для физиологии, химии, чего-нибудь подобного.
В эту пору сомнений и разочарований я с особенною охотою стал уходить в научные занятия. Здесь, в чистой науке, можно было работать не ощупью, можно было точно контролировать и проверять каждый свой шаг; здесь полновластно царили те строгие естественнонаучные методы, над которыми так зло насмехалась врачебная
практика. И мне казалось, — лучше положить хоть один самый маленький кирпич в здание великой
медицинской науки будущего, чем толочь воду в ступе, делая то, чего не понимаешь.
Препятствием к поступлению была только материальная сторона. Отцу было бы совершенно не под силу содержать меня еще пять лет на
медицинском факультете. Никто из нас, его детей, не стоял еще на своих ногах, старший брат только еще должен был в этом году окончить Горный институт. А было нас восемь человек, маленькие подрастали, поступали в гимназию, расходы с каждым годом росли, а
практика у папы падала. Жить уроками, при многочисленности предметов на
медицинском факультете, представлялось затруднительным.
— Это очень приятно, что вы поступаете на
медицинский факультет. Значит, будете доктором, как Викентий Игнатьевич. Какая у вас в Туле будет
практика! И, наверно, все вас будут так же любить, как Викентия Игнатьевича.
Было ужасно слушать, что есть такое спасительное изобретение и оно в значительной доле случаев должно оставаться неприложимым. Но Кесарь Степанович, владея острым умом и решительностью, нашел, однако, средство, как преодолеть это затруднение, и усвоил для
медицинской науки «перевертошный способ», которым до тех пор зубоврачебная
практика не пользовалась. Этот этюд был известен между нами под названием «Берлинского анекдота о бибиковской теще».