Неточные совпадения
Уже по дороге с вокзала до дома, где жила синьора Ортис, я сразу увидал, что Мадрид — совсем не типичный
испанский город, хотя и достаточно старый. Вероятно, он теперь получил еще более"общеевропейскую"физиономию — нечто вроде большого французского города, без
той печати, какая лежит на таких городах, как Венеция, Флоренция, Рим, а в Испании — андалузские города. И это впечатление так и осталось за все время нашего житья.
Моим первым разочарованием было
то, что музыка вместо чего-нибудь чисто
испанского стала играть попурри из оффенбаховских опереток, так же, как и на торжестве обнародования.
И мы с Наке, взявши себе в учителя
испанского языка молодого студента, ходили с ним всюду, вплоть до самых простонародных кафе, куда ходят агвадоры,
то есть носильщики воды — очень популярный тогда класс рабочих, так как водоснабжение Мадрида было еще в первобытном виде и на дом воду доставляли поденщики, носившие ее в небольших бочках, которые они носили на одном плече.
Через несколько дней с меня моя мадридская"прострация"окончательно слетела. Я вошел в норму правильной гигиенической жизни с огромными прогулками и с умеренной умственной работой. От политики я еще не мог отстать и получал несколько газет, в
том числе и две
испанских; но как газетный сотрудник я мог себе дать отдых, привести в порядок мои заметки, из которых позднее сделал несколько этюдов, вернулся и к беллетристике.
Роман"На суд"стоит совсем особо, и я им сам не был доволен, писал его урывками, и моя
испанская кампания была главная виновница в
том, что эта вещь не получила должной цельности.
Еще в июне, и даже во второй половине его, никто и не думал о
том, что война была уже на носу. Даже и пресловутый инцидент
испанского наследства еще не беспокоил ни немецкую, ни французскую прессу. Настроение Берлина было тогда совсем не воинственное, а скорее либерально-оппозиционное в противобисмарковом духе. Это замечалось во всем и в
тех разговорах, какие мне приводилось иметь с берлинцами разного сорта.
Неточные совпадения
— Положим, княгиня, что это не поверхностное, — сказал он, — но внутреннее. Но не в
том дело — и он опять обратился к генералу, с которым говорил серьезно, — не забудьте, что скачут военные, которые избрали эту деятельность, и согласитесь, что всякое призвание имеет свою оборотную сторону медали. Это прямо входит в обязанности военного. Безобразный спорт кулачного боя или
испанских тореадоров есть признак варварства. Но специализованный спорт есть признак развития.
Изредка доходили до слуха его какие-то, казалось, женские восклицания: «Врешь, пьяница! я никогда не позволяла ему такого грубиянства!» — или: «Ты не дерись, невежа, а ступай в часть, там я тебе докажу!..» Словом,
те слова, которые вдруг обдадут, как варом, какого-нибудь замечтавшегося двадцатилетнего юношу, когда, возвращаясь из театра, несет он в голове
испанскую улицу, ночь, чудный женский образ с гитарой и кудрями.
«Ужели, — думает Евгений, — // Ужель она? Но точно… Нет… // Как! из глуши степных селений…» // И неотвязчивый лорнет // Он обращает поминутно // На
ту, чей вид напомнил смутно // Ему забытые черты. // «Скажи мне, князь, не знаешь ты, // Кто там в малиновом берете // С послом
испанским говорит?» // Князь на Онегина глядит. // «Ага! давно ж ты не был в свете. // Постой, тебя представлю я». — // «Да кто ж она?» — «Жена моя».
Он какой-то артист: все рисует, пишет, фантазирует на фортепиано (и очень мило), бредит искусством, но, кажется, как и мы, грешные, ничего не делает и чуть ли не всю жизнь проводит в
том, что «поклоняется красоте», как он говорит: просто влюбчив по-нашему, как, помнишь, Дашенька Семечкина, которая была однажды заочно влюблена в
испанского принца, увидевши портрет его в немецком календаре, и не пропускала никого, даже настройщика Киша.
Мы стали горько жаловаться на жар, на духоту, на пустоту на улицах, на
то, что никто, кроме
испанского, другого языка не разумеет и что мы никак не можем найти отели.