Неточные совпадения
С отцом мы простились
в Липецке, опять
в разгар водяного сезона. На бал 22 июля съезд был еще больше прошлогоднего, и ополченские офицеры
в серых и черных кафтанах очутились, разумеется,
героями. Но, повторяю,
в обществе среди дам и девиц никакого подъема патриотического или даже гуманного чувства! Не помню, чтобы они занимались усиленно и дерганьем корпии, а о снаряжении отрядов и речи не было. Так же все танцевали, амурились, сплетничали,
играли в карты, ловили женихов из тех же ополченцев.
Другой обломок той же романтической полосы театра, но
в более литературном репертуаре, Лаферрьер, еще поражал своей изумительной моложавостью, явившись для прощальных своих спектаклей
в роли дюмасовского"Антони", молодого
героя, которую он создал за тридцать лет перед тем. Напомню, что этот Лаферрьер
играл у нас на Михайловском театре
в николаевское время.
Тогдашнего регента, маршала Серрана — скорее любили. Но роль
играл не он, а Прим, которого я и видел
в первый раз на этом торжестве. Из него сделала
героя картина даровитого художника Реньо, изобразившего Прима во главе войска, идущего ниспровергать Изабеллу. Эта картина вызывала восторги Вл. Стасова, видевшего ее
в Париже.
Берлинский сезон был для меня не без интереса. Я ходил
в Палату и слышал Бисмарка, который тогда совсем еще не
играл роли национального
героя, даже и после войны 1866 года, доставившей Пруссии первенствующее место
в Германском союзе.
Неточные совпадения
Уж восемь робертов
сыграли //
Герои виста; восемь раз // Они места переменяли; // И чай несут. Люблю я час // Определять обедом, чаем // И ужином. Мы время знаем //
В деревне без больших сует: // Желудок — верный наш брегет; // И кстати я замечу
в скобках, // Что речь веду
в моих строфах // Я столь же часто о пирах, // О разных кушаньях и пробках, // Как ты, божественный Омир, // Ты, тридцати веков кумир!
Он посидел еще десяток минут, слушая, как
в биллиардной яростно вьется,
играет песня, а ее режет удалой свист, гремит смех, барабанят ноги плясунов, и уже неловко было сидеть одному, как бы демонстрируя против веселья
героев.
Герой мой оделся франтом и, сев
в покойный возок, поехал
в собрание. Устроено оно было
в трактирном заведении города; главная танцевальная зала была довольно большая и холодноватая; музыка стояла
в передней и, когда Вихров приехал,
играла галоп. У самых дверей его встретил,
в черном фраке,
в белом жилете и во всех своих крестах и медалях, старик Захаревский. Он нарочно на этот раз взялся быть дежурным старшиной.
— Извини, я сделаю одно замечание: большую роль
в данном случае
играет декоративная сторона. Каждый вперед воображает себя уже
героем, который жертвует собой за любовь к ближнему, — эта мысль красиво окутывается пороховым дымом, освещается блеском выстрелов, а ухо слышит мольбы угнетенных братьев, стоны раненых, рыдания женщин и детей. Ты, вероятно, встречал охотников бегать на пожары? Тоже декоративная слабость…
Я
в 6 часов уходил
в театр, а если не занят, то к Фофановым, где очень радовался за меня старый морской волк, радовался, что я иду на войну, делал мне разные поучения, которые
в дальнейшем не прошли бесследно. До слез печалились Гаевская со своей доброй мамой.
В труппе после рассказов Далматова и других, видевших меня обучающим солдат, на меня смотрели, как на
героя, поили, угощали и платили жалованье. Я
играл раза три
в неделю.