Неточные совпадения
В эти годы Михайлов уже отдавался публицистике в целом ряде статей на разные"гражданские"темы в"Современнике"и из-за
границы, где долго
жил, вернулся очень"красным"(как говорили тогда), что и сказалось в его дальнейшей судьбе.
С К.Д. Кавелиным впоследствии — со второй половины 70-х годов — я сошелся, посещал его не раз, принимал и у себя (я
жил тогда домом на Песках, на углу 5-й и Слоновой); а раньше из-за
границы у нас завязалась переписка на философскую тему по поводу диссертации Соловьева, где тот защищал"кризис"против позитивизма.
Сухово-Кобылин оставался для меня, да и вообще для писателей и того времени, и позднейших десятилетий — как бы невидимкой, некоторым иксом. Он поселился
за границей,
жил с иностранкой, занимался во Франции хозяйством и разными видами скопидомства, а под конец жизни купил виллу в Больё — на Ривьере, по соседству с М.М.Ковалевским, после того как он в своей русской усадьбе совсем погорел.
Это продолжалось довольно долго, и такого Балакирева я не встречал. Я
жил в те годы или
за границей, или подолгу в Москве. Потом он пришел в норму, принял заведование Певческой капеллой, стал опять давать уроки, но прежнего положения занимать не желал.
Он был тогда красивый юноша, студент, пострадавший
за какую-то студенческую историю. Кажется, он так и не кончил курса из-за этого. Он
жил в Петербурге, но часто гостил у своей родной сестры, бывшей замужем
за Гурко, впоследствии фельдмаршалом, а тогда эскадронным или полковым командиром гусарского полка. Мать его
проживала тогда
за границей, в Париже, и сделалась моей постоянной сотрудницей по иностранной литературе.
Но у него и тогда уже были счеты с Третьим отделением по сношениям с каким-то"государственным преступником". Вероятно, он
жил"на поруках". И его сдержанность была такова, что он, видя во мне человека, явно к нему расположенного, никогда не рассказывал про свое"дело". А"дело"было, и оно кончилось тем, что его выслали
за границу с запрещением въезда в Россию.
Она продолжалась и
за границей в первую мою поездку (сентябрь 1865 — май 1866 года) и закрепилась летом, когда я гостил у Урусовых в Сокольниках, и потом
прожил в отечестве до конца этого года. Переписка наша возобновилась и с новым моим отъездом в Париж и продолжалась, хотя и с большими перерывами, до моего возвращения в Россию к январю 1871 года.
С Марко Вовчок у меня не было личного знакомства. Она
проживала тогда больше
за границей, и от нее являлся всегда с рукописью молодой человек, фамилию которого не вполне тоже припоминаю; кажется, г-н Пассек. Она дала нам несколько рассказов, но уже не из лучшего, что она писала.
Меня до сих пор удивляет тот тон откровенности, Скакой Иван Сергеевич мне, незнакомому человеку, чуть не на двадцать лет моложе его, стал говорить, как он должен будет отказаться от писательства главным образом потому, что не «свил своего собственного гнезда», а должен был «примоститься к чужому», намекая на свою связь с семейством Виардо. А
живя постоянно
за границей, ой по свойству своего дарования не в состоянии будет ничего «сочинять из себя самого».
Но если б он и не примостился «к чужому гнезду» (как он сам любил выражаться), то и тогда бы он, более чем вероятно,
прожил половину своей жизни
за границей.
Тогда я совсем было собрался ехать
за границу, выправил себе паспорт (стоивший уже всего пять рублей) и приготовил целую тысячу рублей, на что (по тогдашним заграничным ценам и при тогдашнем русском курсе) можно было
прожить несколько месяцев.
И все-таки
за границей Тургенев и при семье Виардо, и с приятельскими связями с немецкими писателями и художниками —
жил одиноко. И около него не было и одной десятой той русской атмосферы, какая образовалась около него же в Париже к половине 70-х годов. Это достаточно теперь известно по переписке и воспоминаниям того периода, вплоть-до его смерти в августе 1883 года.
Варшава сделалась для меня приятной станцией
за границу и обратно. И там же еще
жили мои приятели, связанные с моим недавним прошлым, и мой новый приятель И.И.Иванюков, еще не покидавший Варшавы до перехода в Москву и войны 1877 года, где ему пришлось играть роль одного из реформаторов освобожденной Болгарии.
Пьес
за все четыре с лишком года, проведенных
за границей, я не писал и, вернувшись, стоял совершенно вдалеке от театральной сферы. Но я в 1868 году, когда
жил в Лондоне, мог попасть в заведующие труппой Александрийского театра.
Статьи и книги я почти всегда диктовал, до самых последних лет, когда
жил в России; но
за границей не диктую газетных и журнальных статей никому и нигде, а их набралось бы
за двадцать лет несколько томов.
Ковалевский
прожил лучшие свои годы
за границей на вилле, купленной им в Болье в конце 80-х годов.
Неточные совпадения
Он полагал, что жизнь человеческая возможна только
за границей, куда он и уезжал
жить при первой возможности, а вместе с тем вел в России очень сложное и усовершенствованное хозяйство и с чрезвычайным интересом следил
за всем и знал всё, что делалось в России.
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже
жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей
за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
Варенька
жила с нею постоянно
за границей, и все, кто знал мадам Шталь, знали и любили М-llе Вареньку, как все её звали.
Окончив курсы в гимназии и университете с медалями, Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал на видную служебную дорогу и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни в гимназии, ни в университете, ни после на службе Алексей Александрович не завязал ни с кем дружеских отношений. Брат был самый близкий ему по душе человек, но он служил по министерству иностранных дел,
жил всегда
за границей, где он и умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.
Комната эта была не та парадная, которую предлагал Вронский, а такая,
за которую Анна сказала, что Долли извинит ее. И эта комната,
за которую надо было извиняться, была преисполнена роскоши, в какой никогда не
жила Долли и которая напомнила ей лучшие гостиницы
за границей.