Его брата, врача, звали Павел Иванович. Первая наша встреча случилась в Париже в конце 60-х годов в Латинском квартале у моего ближайшего собрата В.Чуйко,
жившего тогда в Париже корреспондентом русских газет.
Неточные совпадения
Светский круг знакомств сложился у меня с первой же зимы довольно большой, главным образом через Дондукова, с семейством которого я в Дерпте так сошелся, и через мою двоюродную сестру С.Л.Боборыкину,
тогда круглую сироту,
жившую у своей кузины, княгини Шаховской, жены известного
тогда крупного деятеля по финансово-экономической части А.И.Бутовского, директора департамента мануфактур и торговли.
Наше свидание с ним произошло в 1867 году в Лондоне. Я списался с ним из Парижа. Он мне приготовил квартирку в том же доме, где и сам жил.
Тогда он много писал в английских либеральных органах. И в Лондоне он был все такой же, и так же сдержанно касался своей более интимной жизни. Но и там его поведение всего дальше стояло от какого-либо провокаторства. А со мной он вел только такие разговоры, которые были мне и приятны и полезны как туристу, впервые
жившему в Лондоне.
Тогда же я видал и Плещеева, еще молодого, женатого на очень милой женщине,
жившего в собственном небольшом доме, еще не пустившегося в мытарства литераторского необеспеченного существования, какое начал, овдовев, в Петербурге, куда перебрался позднее.
Это был сам Петр Лаврович Лавров,
тогда артиллерийский ученый полковник, а впоследствии знаменитый беглец из ссылки и эмигрант,
живший долго в Париже после усиленной пропаганды своих идей, ряда изданий и попыток организовать революционные центры в двух столицах мира — Лондоне и Париже.
Кроме собственного его семейства, родной брат, М. Н. З., с женою,
жившие тогда в Москве, были ежедневными его собеседниками.
Вы знаете по истории, что казнь врача привела в ужас всех иностранцев,
живших тогда в Москве, что Аристотель бежал было в свою землю, что «князь великий пойма его и, ограбив, посади на Онтонове дворе за Лазарем святым», что художник исполнил обет свой — докончил храм Успения пресвятой богородицы. Но что после сделалось с ним, с сыном его, куда след их девался — нигде не отыщете. Напрасно сердце ваше спрашивает, где лежит прах их… Бог весть!
Неточные совпадения
Тогда нужно и важно было общение с природой и с прежде него
жившими, мыслящими и чувствовавшими людьми (философия, поэзия), — теперь нужны и важны были человеческие учреждения и общение с товарищами.
Возвращаясь мимо церкви и кладбища, мы встретили какое-то уродливое существо, тащившееся почти на четвереньках; оно мне показывало что-то; я подошел — это была горбатая и разбитая параличом полуюродивая старуха,
жившая подаянием и работавшая в огороде прежнего священника; ей было
тогда уже лет около семидесяти, и ее-то именно смерть и обошла.
А вот и любовь. Ссыльнокаторжный Артем, — фамилии его не помню, — молодой человек лет 20, служил в Найбучи сторожем при казенном доме. Он был влюблен в аинку,
жившую в одной из юрт на реке Найбе, и, говорят, пользовался взаимностью. Его заподозрили как-то в краже и в наказание перевели в Корсаковскую тюрьму, то есть за 90 верст от аинки.
Тогда он стал бегать из поста в Найбучи для свидания с возлюбленной и бегал до тех пор, пока его не подстрелили в ногу.
Что я сказал, что у князя Ивана Иваныча есть дача, — это потому, что я не нашел лучшего предлога рассказать про свое родство с князем Иваном Иванычем и про то, что я нынче у него обедал; но для чего я рассказал про решетку, стоившую триста восемьдесят тысяч, и про то, что я так часто бывал у него,
тогда как я ни разу не был и не могу быть у князя Ивана Иваныча,
жившего только в Москве или Неаполе, что очень хорошо знали Нехлюдовы, — для чего я это сказал, я решительно не могу дать себе отчета.
Тогда он принялся ходить по зажиточным крестьянам матери,
жившим в Москве своим хозяйством; у кого обедал, у кого выпрашивал четвертку табаку, у кого по мелочи занимал.