Неточные совпадения
Рассказы няньки, горничных, буфетчика, столяров, старого повара и подростков-поварят, псарей,
музыкантов — все это обогащало знание быта,делало ближе к народу, забавляло или заставляло его жалеть, или бояться за
других.
На совещании были, кроме Рубинштейна, Тургенев,
друг его Анненков, В.В.Самойлов, несколько художников и
музыкантов. Я был приглашен также как учредитель. А после ужина А. Г. угостил нас своей вдохновенной игрой.
«Где другие? — говорит светлая царица, — они везде; многие в театре, одни актерами,
другие музыкантами, третьи зрителями, как нравится кому; иные рассеялись по аудиториям, музеям, сидят в библиотеке; иные в аллеях сада, иные в своих комнатах или чтобы отдохнуть наедине, или с своими детьми, но больше, больше всего — это моя тайна.
Неточные совпадения
Скажи лишь, как нам сесть!» — // «Чтоб
музыкантом быть, так надобно уменье // И уши ваших понежней», // Им отвечает Соловей: // «А вы,
друзья, как ни садитесь, // Всё в
музыканты не годитесь».
Город шумел глухо, раздраженно, из улицы на площадь вышли голубовато-серые
музыканты, увешанные тусклой медью труб, выехали два всадника, один — толстый,
другой — маленький, точно подросток, он подчеркнуто гордо сидел на длинном, бронзовом, тонконогом коне. Механически шагая, выплыли мелкие плотно сплюснутые солдатики свинцового цвета.
Сзади ехал катер с караулом, потом
другой, с
музыкантами и служителями, далее шлюпка с офицерами, за ней катер, где был адмирал со свитой.
Мимо открытых окон по улице, не спеша, с мерным звоном проходили кандальные; против нашей квартиры в военной казарме солдаты-музыканты разучивали к встрече генерал-губернатора свои марши, и при этом флейта играла из одной пьесы, тромбон из
другой, фагот из третьей, и получался невообразимый хаос.
Старик слушал и ждал. Он больше, чем кто-нибудь
другой в этой толпе, понимал живую драму этих звуков. Ему казалось, что эта могучая импровизация, так свободно льющаяся из души
музыканта, вдруг оборвется, как прежде, тревожным, болезненным вопросом, который откроет новую рану в душе его слепого питомца. Но звуки росли, крепли, полнели, становились все более и более властными, захватывали сердце объединенной и замиравшей толпы.