На всех четырех-пяти лучших театрах Парижа (а всех их и тогда уже было более двух десятков) играли превосходные актеры и актрисы в разных родах. Теперь все они — уже покойники. Но кто из моих сверстников еще помнит таких артистов и артисток, как Лафон, старик Буффе, Арналь, Феликс, Жоффруа, Брассер, Леритье, Иасент, Фаргейль, Тьерре и целый десяток молодых актрис и актеров, тот подтвердит то, что тогда театральное
дело стояло выше всего именно в Париже.
Неточные совпадения
Зима близилась, но санного пути еще не было.
Стояли бесснежные морозные
дни. Приходилось ехать до Нижнего в перекладной телеге, всем четверым: три студиоза и один дворовый человек, тогда даже еще не"временно-обязанный".
В подведении этих дерптских итогов я уже забежал вперед. Держаться хронологического порядка повело бы к лишним подробностям, было бы очень пестро, пришлось бы и разбрасываться. Лучше будет
разделить то, о чем
стоит вспомнить, на несколько крупных пунктов.
Дела мои
стояли так. Литературно-театральный комитет (где большую роль играл и Краевский) одобрил после"Фразеров", принятых условно, и"Однодворца"и"Ребенка"без всякого требования переделок.
Читали мы целый
день — до поздних часов белых ночей, часов иногда до двух; никуда не ездили за город, и единственное наше удовольствие было ходить на Неву купаться. На улицах
стояло такое безлюдье, что мы отправлялись в домашних костюмах и с собственным купальным бельем под мышкой.
На побочные науки были даны другие
дни. Обязательным предметом
стояла и русская история. Из нее экзаменовал Павлов (Платон), только что поступивший в Петербургский университет. Более мягкого, деликатного, до слабости снисходительного экзаменатора я не видал во всю мою академическую жизнь."Бакенбардисты"совсем одолели его. И он, указывая им на меня, повторял...
Здание было занято военным постом, что я сам видел, когда пришел узнать — как
стоят дела.
Ничто меня не заставляло решиться на такой шаг. И никто решительно не отсоветовал. Напротив, Писемский и те, кто ближе
стояли к журналу, не говоря уже о самом издателе, выставляли мне
дело весьма для меня если не соблазнительным, то выполнимым и отвечающим моему положению как молодого писателя, так преданного интересам литературы и журнализма.
Над ним
стоял тогдашний quasi-либеральный министр внутренних
дел П.А.Валуев.
Одной из последних наших встреч была в
день его юбилея. Я приехал к нему уже после депутаций и застал его за столом, где
стояли обильные закуски, и, разумеется, в весьма возбужденном настроении от винных паров.
Стоит она среди самого банального поля и не говорит вам ни о каких славных
делах баварской родины.
Тогда, сорок лет назад, даже в развале фашинга если вы положили себе с утра бумажку в десять гульденов (то есть нынешние двадцать крон), то вы могли провести целый
день, до поздних часов ночи, проделав весь цикл венских удовольствий, с обедом, ужином, кофе и разными напитками и прохладительными. Очень сносный обед
стоил тогда всего один гульден, а кресло в Бург-театре — два и maximum три гульдена. И на русские деньги ваш
день (вместе с квартирой) обходился, значит, каких-нибудь 6–7 рублей.
Этот дипломат, теперь уже покойный, принял меня изысканно-вежливо и мягко упрекнул меня в том, что я раньше не навестил своего соотечественника. А наглядным доказательством того, как много было текущих
дел по консульской части, может служить то, что на моих доверенностях в конце июля (то есть в конце целого полугодия)
стояли NN 3-й и 4-й.
А это"vivre"et"convert", то есть одна большая комната с альковом, с полным пансионом,
стоило каждому всего пять песет в
день.
По приемным
дням в углу у окна
стоял стол секретаря.
Я остановился в Grand Hotel'e, где во время осады помещался госпиталь, и во всех коридорах
стоял еще больничный запах. Зато было дешево. Я платил за большую комнату всего 5 франков в сутки. Но через несколько
дней я перебрался в меблированные комнаты тут же поблизости, на бульвар Капуцинов.
Никак не мог он понять, что бы значило, что ни один из городских чиновников не приехал к нему хоть бы раз наведаться о здоровье, тогда как еще недавно то и
дело стояли перед гостиницей дрожки — то почтмейстерские, то прокурорские, то председательские.
Три дня спустя оба приятеля катили по дороге в Никольское.
День стоял светлый и не слишком жаркий, и ямские сытые лошадки дружно бежали, слегка помахивая своими закрученными и заплетенными хвостами. Аркадий глядел на дорогу и улыбался, сам не зная чему.
Он славился как человек очень деловой, любил кутнуть в «Стрельне», у «Яра», ежегодно ездил в Париж, с женою давно развелся, жил одиноко в большой, холодной квартире, где даже в ясные
дни стоял пыльный сумрак, неистребимый запах сигар и сухого тления.
Все эти последние
дни стояло яркое, высокое, весеннее солнце, и я все припоминал про себя то солнечное утро, когда мы, прошлою осенью, шли с нею по улице, оба радуясь и надеясь и любя друг друга.
Неточные совпадения
— Ты
стой пред ним без шапочки, // Помалчивай да кланяйся, // Уйдешь — и
дело кончено. // Старик больной, расслабленный, // Не помнит ничего!
Весь
день за деревиночкой //
Стояла: дожидалася, // Как солнышко зайдет!» //………………………………….
По-прежнему, закинувшись, //
Стоит мужик; посудина //
Дном кверху поднята…
Солнышко-то и само по себе так
стояло, что должно было светить кособрюхим в глаза, но головотяпы, чтобы придать этому
делу вид колдовства, стали махать в сторону кособрюхих шапками: вот, дескать, мы каковы, и солнышко заодно с нами.
Шли они по ровному месту три года и три
дня, и всё никуда прийти не могли. Наконец, однако, дошли до болота. Видят,
стоит на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он других ищет.