Неточные совпадения
Такая попытка показывает, что я после гимназической моей беллетристики все-таки мечтал о писательстве; но это не отражалось на моей
тогдашней литературности.
В первую зиму я читал мало, не следил даже за
журналами так, как делал это
в последних двух классах гимназии, не искал между товарищами людей более начитанных, не вел разговоров на чисто литературные темы. Правда, никто вокруг меня и не поощрял меня к этому.
После того прошло добрых два года, и
в этот период я ни разу не приступал к какой-нибудь серьезной"пробе пера". Мысль изменить научной дороге еще не дозрела. Но
в эти же годы чтение поэтов, романистов, критиков, особенно
тогдашних русских
журналов, продолжительные беседы и совместная работа с С.Ф.Уваровым, поездки
в Россию
в обе столицы. Нижний и деревню — все это поддерживало работу"под порогом сознания", по знаменитой фразе психофизика Фехнера.
И все, что тогда печаталось по беллетристике получше и похуже, Григоровича, Писемского, Авдеева, Печерского, Хвощинской, М.Михайлова, а затем Щедрина (о первых его"Губернских очерках"я делал, кажется, доклад
в нашем кружке) и начинающих: Николая Успенского, разных обличительных беллетристов — все это буквально поглощалось мною сейчас же,
в первые же дни по получении книжек всех
тогдашних больших
журналов.
Я не помню, чтобы вся
тогдашняя либеральная пресса (
в журналах и газетах) встала «как один человек» против фельетониста
журнала «Век» с его псевдонимом Камень Виногоров (русский перевод имени и фамилии автора) и чтобы его личное положение сделалось тогда невыносимым.
И даже
в том, как оценен был Базаров двумя
тогдашними критиками радикальных
журналов, сказались опять две ступени развития
в молодом поколении.
Что я был еще молод — не могло меня удерживать. Я уже более двух лет как печатался, был автором пьес и романа, фельетонистом и наблюдателем столичной жизни. Издание
журнала давало более солидное положение, а о возможности неудачи я недостаточно думал. Меня не смущало и то, что я-по
тогдашнему моему общественно-политическому настроению — не имел еще
в себе задатков руководителя органа с направлением, которое тогда гарантировало бы успех.
А издатель представил мне дело так, что
журнал имел с лишком тысячу подписчиков (что-то около 1300 экземпляров), что по
тогдашнему времени было еще неплохо, давал мне смотреть подписную книгу,
в которой все было
в порядке, предлагал необременительные условия.
Несмотря на то что
в моей
тогдашней политико-социальной"платформе"были пробелы и недочеты, я искренно старался о том, чтобы
в журнале все отделы были наполнены. Единственный из
тогдашних редакторов толстых
журналов, я послал специального корреспондента
в Варшаву и Краков во время восстания — Н.
В.Берга, считавшегося самым подготовленным нашим писателем по польскому вопросу. Стоило это, по
тогдашним ценам, не дешево и сопряжено было с разными неприятностями и для редакции и для самого корреспондента.
Журнал наш одинаково отрицал всякую не то что солидарность, но и поблажку
тогдашним органам сословной или ханжеской реакции, вроде газеты"Весть"или писаний какого-нибудь Аскоченского. Единственно, что недоставало
журналу, это — более горячей преданности
тогдашнему социальному радикализму. И его ахиллесовой пятой
в глазах молодой публики было слишком свободное отношение к излишествам
тогдашнего нигилизма и ко всяким увлечениям по части коммунизма.
Прошло три с лишком года после прекращения"Библиотеки".
В Лондоне,
в июне 1868 года, я работал
в круглой зале Британского музея над английской статьей"Нигилизм
в России", которую мне
тогдашний редактор"Fortnightly Review"Дж. Морлей (впоследствии министр
в кабинете Гладстона) предложил написать для его
журнала.
На вопрос: кто из
тогдашних первых корифеев печатался
в"Библиотеке", я должен, однако ж, ответить отрицательно. Вышло это не потому, что у меня не хватило усердия
в привлечении их к
журналу. Случилось это, во-первых, оттого, что мое редакторство продолжалось так,
в сущности, недолго; а главное — от причин, от моей доброй воли не зависящих.
С замыслом большого романа, названного им"Некуда", он стал меня знакомить и любил подробно рассказывать содержание отдельных глав. Я видел, что это будет широкая картина
тогдашней"смуты", куда должна была войти и провинциальная жизнь, и Петербург радикальной молодежи, и даже польское восстание. Программа была для молодого редактора, искавшего интересных вкладов
в свой
журнал, очень заманчива.
Участие
в"Библиотеке"лириков-реалистов, как Левитов, давших окраску
тогдашней демократической беллетристике, показывает, до какой степени мы
в журнале сочувствовали и такому течению, ценя, конечно, прежде всего талант и художественность исполнения.
Можно прямо сказать, что у нас были такие же точно сотрудники, как и
в тогдашних более радикальных
журналах, особенно по беллетристике.
Помяловский заинтересовал меня, когда я еще доучивался
в Дерпте, своими повестями"Мещанское счастье"и"Молотов". Его"Очерки бурсы", появлявшиеся
в журнале Достоевских, не говорили еще об упадке таланта, но ничего более крупного из жизни
тогдашнего общества он уже не давал.
А
тогдашнее положение П.И.Вейнберга было действительно"не блестящее". Издательство"Века"наделило его большим долгом; он как-то сразу растерял и работу
в журналах; а женитьба наградила его детьми, и надо было чем-нибудь их поддерживать.
В толстых
журналах уровень критики понизился. Добролюбова не мог заменить такой писатель, как Антонович. Да вскоре замолк и"Современник". Аполлон Григорьев при всех своих славянофильских увлечениях все-таки головой стоял выше
тогдашнего уровня рецензентов — и общих и театральных.
Определенного, хотя бы и маленького, заработка я себе не обеспечил никакой постоянной работой
в журналах и газетах. Редакторство"Библиотеки"поставило меня
в двойственный свет
в тогдашних более радикальных кружках, и мне трудно было рассчитывать на помещение статей или даже беллетристики
в радикальных органах. Да вдобавок тогда на
журналы пошло гонение; а с газетным миром у меня не было еще тогда никаких личных связей.
Так я обставил свой заработок
в ожидании того, что буду писать как беллетрист и автор более крупных журнальных статей. Но прямых связей с
тогдашними петербургскими толстыми
журналами у меня еще не было.
К концу зимнего сезона я написал по-французски этюд, который отдал Вырубову перед отъездом
в Лондон. Он давал его читать и Литтре как главному руководителю
журнала, но шутливо заявлял, что Литтре «
в этом» мало понимает. А «это» было обозрение
тогдашней сценической литературы. Этюд и назывался: «Особенности современной драмы».
Благодарил он меня за то, что и как я говорил о нем
в моей статье"Phenomenes du drame moderne". Книжка
журнала, где появилась статья моя, уже вышла тем временем. От Вырубова я уже знал, что с Дюма приятельски знаком проф. Robin, один из столпов
тогдашнего кружка позитивистов. Он, вероятно, и дал ему книжку
журнала с моей статьей.
Судьба поставила рядом с ним,
в руководительстве такого
журнала, как
тогдашние"Отечественные записки", М.Е.Салтыкова.
В нем я находил разностороннее развитого интеллигента, чем многие
тогдашние сотрудники
журналов и газет. Но он был человек болезненный, очень нервный, изменчивый
в своих взглядах и симпатиях.
Моим чичероне по
тогдашнему Лондону (где я нашел много совсем нового во всех сферах жизни) был г. Русанов, сотрудник тех
журналов и газет, где и я сам постоянно писал, и как раз живший
в Лондоне на положении эмигранта.