Неточные совпадения
Чего-нибудь особенно столичного я не находил. Это
был тот же почти тон, как и в Нижнем, только побойчее, особенно у молодых женщин и барышень. Разумеется, я обегал вопросов: учусь я или уже служу? Особого стеснения от того, что я из провинции, я не чувствовал. Я попадал в такие же дома-особняки, с дворовой прислугой, с такими же
обедами и вечерами. Слышались такие же толки. И моды соблюдались те же.
В Дерпте, два года спустя, она стала еще скуднее, и целую зиму мы с товарищем не могли тратить на
обед больше четырех рублей на двоих в месяц, а мой „раб“
ел гораздо лучше нас.
В ту зиму уже началась Крымская война. И в Нижнем к весне собрано
было ополчение. Летом я нашел больше толков о войне; общество несколько живее относилось и к местным ополченцам. Дед мой командовал ополчением 1812 года и теперь ездил за город смотреть на ученье и оживлялся в разговорах. Но раньше, зимой. Нижний продолжал играть в карты, давать
обеды, плясать, закармливать и запаивать тех офицеров, которые попадали проездом, отправляясь „под Севастополь“ и „из-под Севастополя“.
Стоит все-таки напомнить, что такое
был тот
обед, который мы имели помесячно.
Когда я стал бывать у него и
был приглашаем на
обеды и вечера"генеральши", я нашел в их квартире обстановку чисто тамбовскую (их деревня и
была в той губернии) с своей крепостной прислугой, ключницей, поваром, горничными.
Обыкновенно, и днем в редакционные часы, и за
обедом, и вечером, когда я бывал у него, он не производил даже впечатления человека выпивающего, а скорее слабого насчет желудочных страстей, как он сам выражался.
Поесть он
был великий любитель и беспрестанно платился за это гастрическими схватками. Помню, кажется на вторую зиму нашего знакомства, я нашел его лежащим на диване в халате. Ему подавал лакей какую-то минеральную воду, он охал, отдувался,
пил.
Обед, данный ему петербургскими литераторами незадолго до его смерти,
было, кажется, первое чествование в таком роде. На нем впервые сказалась живая связь писательского творчества с творчеством сценического художника.
Пишущая братия сидела по редакциям. Не устраивалось ни
обедов, ни банкетов, ни чтений в известном духе. Все это
было бы гораздо труднее и устраивать. Правительство, как всегда, делало из мухи слона. Неизвестно, по каким донесениям своих агентов оно вообразило себе, что ко дню объявления воли произойдут уличные беспорядки.
Всего прямее следовало бы ему сказываться в общей товарищеской жизни тогдашнего писательства; но этого, повторяю, не
было. Иначе в эти три месяца до 19 февраля, наверно,
были бы сборища,
обеды, вечера, заседания, на которые я, конечно бы, попал.
Правда, он тогда
выпил лишнее, и всем памятно то его русское обращение к Шпильгагену, которое так любил вспоминать покойный П.И.Вейнберг, бывший распорядителем на этом
обеде.
И обычай для гостей таков, что их добыча идет на
обед, что
было и у нас.
В саду за
обедом сидели добрых три часа, и блюдам не
было конца. Я насчитал их до тринадцати, не считая десерта, то
есть сыров, фруктов, печенья, конфект, варенья, бисквитов. Это
было что-то поистине во вкусе Рабле, из его"Gargantua". И тот заяц, которого застрелил зять хозяйки,
был уже превращен в вкусный пирог — паштет из зайца. И все куропатки, дрозды, кулики и другие пичужки
были также поданы к концу этой гомерической трапезы.
Вы могли изо дня в день видеть, как студент отправлялся сначала в cremerie, потом в пивную, сидел там до завтрака, а между завтраком и
обедом опять
пил разные напитки, играл на бильярде, в домино или в карты, целыми часами сидел у кафе на тротуаре с газетой или в болтовне с товарищами и женщинами. После
обеда он шел на бал к Бюллье, как кратко называли прежнюю"Closerie des Lilas", там танцевал и дурачился, а на ночь отправлялся с своей"подругой"к себе в отельчик или к этой подруге.
Как истый холостяк с твердыми привычками Спенсер предложил мне проводить его до клуба"Атеней", где он часа два до
обеда проводил неизменно. Нам надо
было пересечь весь Гайд-Парк. Шли мы около получаса и все время оживленно беседовали. Он вышел из своей суховатой флегмы, потому что я дерзнул вступить с ним в продолжительное прение.
А кутить за городом, в Ричмонде и других местах, объедаться и напиваться на бесконечных
обедах в воскресенье — это можно! И я помню, как на таком загородном пикнике (куда я
был приглашен) за столом сидели три часа, подавали, между прочим, до шести рыб и по крайней мере до двенадцати сортов разных вин!
Этот д-р П-цкий и тот агент русского Общества пароходства и торговли, Д-в,
были почти единственные русские, с какими я видался все время. Д-в познакомил меня с адмиралом Ч-вым, тогда председателем Общества пароходства и торговли; угощая нас
обедом в дорогом ресторане на Реджент-Стрите, адмирал старался казаться"добрым малым"и говорил про себя с юмором, что он всего только"генерал", а этим кичиться не полагается. Он
был впоследствии министром.
Тогда, сорок лет назад, даже в развале фашинга если вы положили себе с утра бумажку в десять гульденов (то
есть нынешние двадцать крон), то вы могли провести целый день, до поздних часов ночи, проделав весь цикл венских удовольствий, с
обедом, ужином, кофе и разными напитками и прохладительными. Очень сносный
обед стоил тогда всего один гульден, а кресло в Бург-театре — два и maximum три гульдена. И на русские деньги ваш день (вместе с квартирой) обходился, значит, каких-нибудь 6–7 рублей.
Обед, на который я
был зван,
был вовсе не"званый
обед". Кроме меня и семьи,
был только какой-то художник, а вечером пришел другой его приятель — фельетонный романист, одно время с большой бульварной известностью, Ксавье де Монтепен. И эти господа
были одеты запросто, в пиджаках. Но столовая, сервировка
обеда, меню, тонкость кухни и вин — все это
было самое первосортное. Тут все дышало большим довольством, вкусом и крупным заработком уже всемирно известного драматурга.
Как раз на этом
обеде я впервые увидал, насколько А.И. сохранил привычку хорошо
поесть и
выпить.
К числу ближайших моих собратов и коллег принадлежал и покойный В.Д.Спасович, чрез которого я знакомился со многими постоянными жителями Петербурга из его единоплеменников. Две-три зимы я много бывал в польских домах, на
обедах и вечерах, и находил всегда, что поляки и у нас, то
есть среди своих"завоевателей"и притеснителей, умеют жить бойко, весело, гостеприимно — для тех русских, кто с ними охотно сходится.
А в его внутренних"покоях"помещалась его подруга, которую он не сразу показывал менее близким людям, так что я только на вторую зиму познакомился с нею, когда она выходила к
обеду, оставалась и после
обеда, играла на бильярде. Это
была та самая особа, с которой он обвенчался уже на смертном одре.
К себе Некрасов приглашал на
обеды только некоторых сотрудников. Так, в эти две зимы я не видал в числе гостей ни Скабичевского, ни Михайловского, с которыми познакомился только тогда. Иногда
был приглашаем Плещеев и всегда Салтыков. А остальными гостями очень часто бывали два влиятельных цензора и какой-нибудь клубский поиятель хозяина.
Как они держались друг с другом наедине, я не знаю, но при людях за
обедами или в редакции Салтыков имел гораздо более хозяйский вид и авторитетный тон, частенько и ворчал и позволял себе"разносы", тогда как Некрасов, когда чем и
был недоволен, ограничивался только сухостью тона или короткими фразами.
В нем
было тогда и занимательно, и разнообразно, и весело; давались спектакли, танцевальные вечера,
обеды, ужины, ставились живые картины.
В Ницце мы видались с ним часто; так же часто навещали мы М.М.Ковалевского на его вилле в Болье. С Ковалевским Эльсниц
был всего ближе из русских. Его всегда можно
было видеть и на тех
обедах, какие происходили в русском пансионе, где в разные годы бывали неизменно, кроме Ковалевского, доктор Белоголовый с женой, профессор Коротнев, Юралов (вице-консул в Ментоне), Чехов, Потапенко и много других русских, наезжавших в Ниццу.