Неточные совпадения
И со мною согласилась прежде всех остальных слушателей сама графиня.
Автор не обиделся, по крайней мере не выказал никакого"генеральства", почти не возражал и вскоре потом говорил нашим общим знакомым, что он
пьесу доканчивать не будет, ссылаясь и на мои замечания.
В труппе почетное место занимали и два сверстника Василия Каратыгина, его брат Петр Андреевич и П.И.Григорьев, оба плодовитые драматурги,
авторы бесчисленных оригинальных и переводных
пьес, очень популярные в Петербурге личности, не без литературного образования, один остряк и каламбурист, другой большой говорун.
Разовая плата поощряла актеров в вашей
пьесе, и первые сюжеты не отказывались участвовать, а что еще выгоднее, в сезоне надо было поставить до двадцати (и больше)
пьес в четырех и пяти действиях; стало быть, каждый бенефициант и каждая бенефициантка сами усердно искали
пьес, и вряд ли одна мало-мальски сносная
пьеса (хотя бы и совершенно неизвестного
автора) могла проваляться под сукном.
Вообще тогда начинающему
автору было гораздо легче… Система бенефисов делала то, что актеры всегда нуждались в новых
пьесах. А бенефисы имели почти все, кроме самых третьестепенных.
Но, повторяю, я забывал о себе как
авторе, я не услаждался тем, что вот, после дебюта в Москве с"Однодворцем", где будут играть лучшие силы труппы, предстоит еще несомненный успех, и не потому, что моя драма так хороша, а потому, что такая Верочка, наверно, подымет всю залу, и
пьеса благодаря ее игре будет восторженно принята, что и случилось не дальше как в январе следующего, 1862 года, в бенефис учителя Позняковой — Самарина.
Как бы"зачарованный"этим нежданным впечатлением, я нашел и в Малом театре то, чего в Петербурге (за исключением игры Васильева и Линской) ни минуты не испытывал: совсем другое отношение и к
автору, и к его
пьесе, прекрасный бытовой тон, гораздо больше ладу и товарищеского настроения в самой труппе.
Правда, Ф.А.Снеткова была даровитая артистка и прелестная женщина, но по фигуре, характеру красоты, тону, манерам — она мало подходила к той Верочке, которая рисовалась воображению
автора и охарактеризована во всей
пьесе.
Представили меня и старику Сушкову, дяде графини Ростопчиной, написавшему когда-то какую-то
пьесу с заглавием вроде"Волшебный какаду". От него пахнуло на меня миром"Горя от ума". Но я отвел душу в беседе с М.С.Щепкиным, который мне как
автору никаких замечаний не делал, а больше говорил о таланте Позняковой и, узнав, что ту же роль в Петербурге будет играть Снеткова, рассказал мне, как он ей давал советы насчет одной ее роли, кажется, в переводной польской комедийке"Прежде маменька".
Дирекция, по оплошности ли
автора, когда комедия его шли на столичных сценах, или по чему другому — ничего не платила ему за
пьесу, которая в течение тридцати с лишком лет дала ей не один десяток тысяч рублей сбору.
Под моим редакторством начинал и Антропов, впоследствии известный
автор пьесы"Блуждающие огни". Его ввел Воскобойников, который был с ним очень близок и заботился о нем с отеческим чувством. Теперь он забыт, и только любители театра помнят его"Блуждающие огни". Эту
пьесу до сих пор еще играют в провинции.
Но в
пьесах Дюма привлекали не одни их темы, а также и то, как известные типы и характеры поставлены, как развивались нравственные коллизии и как симпатии
автора клонятся к тому, что и мы считали тогда достойным сочувствия.
Как он переделывал
пьесы, которые ему приносили начинающие или малоизвестные
авторы, он рассказывал в печати. Из-за такого сотрудничества у него вышла история с Эмилем Жирарденом — из-за
пьесы"Мученье женщины". Жирарден уличил его в слишком широком присвоении себе его добра. Он не пренебрегал — как и его соперник Сарду — ничьим чужим добром, когда видел, что из идеи или сильных положений можно что-нибудь создать ценное. Но его театр все-таки состоял из вещей, им самим задуманных и написанных целиком.
Рагозин напал на
автора за несимпатичную тенденцию его
пьесы и разбирал ее совершенно в духе нашей"направленской"критики.
Неточные совпадения
Она ехала и во французский спектакль, но содержание
пьесы получало какую-то связь с ее жизнью; читала книгу, и в книге непременно были строки с искрами ее ума, кое-где мелькал огонь ее чувств, записаны были сказанные вчера слова, как будто
автор подслушивал, как теперь бьется у ней сердце.
И он перечислил с десяток
пьес, которые, судя по афишам, принадлежали перу одного известного режиссера, прославившегося обилием переделок иностранных
пьес. Его я знал и считал, что он
автор этих
пьес.
Раз в
пьесе, полученной от него, письмо попалось: писал он сам
автору, что
пьеса поставлена быть не может по независящим обстоятельствам. Конечно, зачем чужую ставить, когда своя есть! Через два дня я эту
пьесу перелицевал, через месяц играли ее, а фарс с найденным письмом отослали
автору обратно в тот же день, когда я возвратил его.
— Да очень просто: сделать нужно так, чтобы
пьеса осталась та же самая, но чтобы и
автор и переводчик не узнали ее. Я бы это сам сделал, да времени нет… Как эту сделаете, я сейчас же другую дам.
— Обворовываю талантливых
авторов! Ведь на это я пошел, когда меня с квартиры гнали… А потом привык. Я из-за куска хлеба, а тот имя свое на
пьесах выставляет, слава и богатство у него. Гонорары авторские лопатой гребет, на рысаках ездит… А я? Расходы все мои, получаю за
пьесу двадцать рублей, из них пять рублей переписчикам… Опохмеляю их, оголтелых, чаем пою… Пока не опохмелишь, руки-то у них ходуном ходят…