Неточные совпадения
Эту фразу она выговорила, краснея и пожимаясь. К ней жантильность идет, как к корове седло. Тут я
почувствовала, что над этой
женщиной следует смеяться. Я сидела перед ней, как невежда; но я была все-таки искреннее.
— Вы опять-таки правы, Василий Павлович. Когда я попадала на важные рауты, я
чувствовала, что мы, молодые
женщины, играем Бог знает какую роль! Все эти молокососы: разные дипломатики, лицеисты, так и приседают пред старухами.
— Позвольте, Марья Михайловна, хотя бы я был Бог знает какой злодей,
женщина, по доброте сердечной, не должна злобствовать. Дайте объяснить: вся беда в том, что я в некотором роде"старый хрыч". Вместо того, чтобы резонировать с вами о разных умных вещах, я
почувствовал в себе слишком много молодости…
Да сказать ли уж всю правду? Это самое утро у Домбровича… я еще никогда не была так молода. Наши tête-à-tête с Николаем были, уж конечно, ниже сортом. Мы возились, как ребятишки, или целовались до отвращения; а тут я
чувствовала в себе человека. Во мне пробудились и ум, и красноречие, и вкус — все, что составляет прелесть
женщины.
Но что еще не ускользнуло от меня в первую же минуту: предо мной, в убогой комнате, в монашеском платье, без прически, даже без воротничков, была
женщина с таким изяществом тона, манеры, avec une telle distinction [с такой утонченностью (фр.).], что я перед ней
почувствовала себя кухаркой, чопорной мещанкой и сейчас же преклонилась пред ее преимуществом: оно меня не давило, я им любовалась. Я любила уж Лизавету Петровну.
Страшное смущение
чувствовала я пред этой
женщиной. Мне совсем не то хотелось ей сказать, не в таком тоне; но я не смела. Вся она была полна доброты и приветливости. Но я все-таки
чувствовала себя около нее какой-то парией, мрачной преступницей, надевшей на себя маску скромности и приличия.
Я до сих пор не могу еще высвободиться из-под впечатления горячей, вдохновенной речи Лизаветы Петровны. Вот чего мне нужно было! Я вижу в этой
женщине такое глубокое всепрощение, дальше которого доброта не может идти. И если она девушка, чистая по своим помыслам и по своей жизни, так входит в немощи падших созданий, так сливается со всеми ужасами их разврата, освещает и согревает все это своей любовью, то как же должна
чувствовать и поступать я?
При мне сегодня Лизавета Петровна села на кровать к одной очень изнуренной
женщине. Остальные собрались в кучку. Она им читала Евангелие. Говорила она так же горячо, как всегда, и, что мне особенно понравилось, она не старалась вовсе подделываться к этим
женщинам. Если в них не все замерло, они, конечно, должны были
чувствовать, что Лизавета Петровна не играет комедию, а глубоко любит их.
Двух минут мне довольно было, чтобы
почувствовать, каким ожесточением пропитано все в такой гостиной. Лица
женщин, распухшие от вина, смотрели на меня с невыразимой злобой, скажу больше, с презрением и уничтожающей насмешкой.
Чтоб я была его женой, сознавая, что он будет меня любить, только как не злую, не скупую и не скучную
женщину? Чтоб я
чувствовала ежесекундно глубокую пропасть моего pot-au-feu и его настоящей, духовной, самоотверженной жизни? Чтобы его нетребовательность и терпимость кололи меня хуже всякого ножа и говорили про безвыходность моего невежества, моей узости, моей беспомощности пред теми вечными задачами, которым он служит и будет служить?
Да, а около матери всё чаще является дочь, скромная, как монахиня или как нож в ножнах. Мужчины смотрят, сравнивают, и, может быть, некоторым становится понятно, что иногда
чувствует женщина и как обидно ей жить.
Неточные совпадения
По-видимому, эта
женщина представляла собой тип той сладкой русской красавицы, при взгляде на которую человек не загорается страстью, но
чувствует, что все его существо потихоньку тает.
Они
чувствуют, что это что-то другое, что это не игрушка, эта
женщина дороже для меня жизни.
И он понял всё, что за обедом доказывал Песцов о свободе
женщин, только, тем, что видел в сердце Кити страх девства униженья, и, любя ее, он
почувствовал этот страх и униженье и сразу отрекся от своих доводов.
— Ах перестань! Христос никогда бы не сказал этих слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только и помнят эти слова. Впрочем, я говорю не то, что думаю, а то, что
чувствую. Я имею отвращение к падшим
женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков и не знаешь их нравов: так и я.
— Но если
женщины, как редкое исключение, и могут занимать эти места, то, мне кажется, вы неправильно употребили выражение «правà». Вернее бы было сказать: обязанности. Всякий согласится, что, исполняя какую-нибудь должность присяжного, гласного, телеграфного чиновника, мы
чувствуем, что исполняем обязанность. И потому вернее выразиться, что
женщины ищут обязанностей, и совершенно законно. И можно только сочувствовать этому их желанию помочь общему мужскому труду.