Неточные совпадения
— Всякий писарь, — вскричал Лука, Иванович, с совершенно новой для него резкостью, — всякий офицеришка в какой-нибудь сортировальной комиссии — и тот больше обеспечен, да и дела-то делает больше нашего брата! Где тут выгораживать свое
писательское"я", когда ты зависишь от всякой мизерной случайности, когда тебе ни на каком толкучем рынке и цены-то нет?!
Мои долговые дела находились все в том же status quo. Что можно было, я уплачивал из моего гонорара, но ликвидация по моему имению затягивалась и кончилась, как я говорил выше, тем, что вся моя земля пошла за бесценок и сверх уплаты залога выручилось всего каких-то три-четыре тысячи. Рассчитывать на прочную литературную работу в газетах (даже и на такую, как за границей) я не мог. Во мне засела слишком сильно любовь к
писательскому делу, хотя оно же так жестоко и"подсидело меня"в матерьяльном смысле.
В Москву я попадал часто, но всякий раз ненадолго. По своему личному
писательскому делу (не редакторскому) я прожил в ней с неделю для постановки моей пьесы «Большие хоромы», переделанной мной из драмы «Старое зло» — одной из тех четырех вещей, какие я так стремительно написал в Дерпте, когда окончательно задумал сделаться профессиональным писателем.
Вопрос о том, насколько была тесна связь жизни с
писательским делом, — для меня первенствующий. Была ли эта жизнь захвачена своевременно нашей беллетристикой и театром? В чем сказывались, на мой взгляд, те «опоздания», какие выходили между жизнью и писательским делом? И в чем можно видеть истинные заслуги русской интеллигенции, вместе с ее часто трагической судьбой и слабостями, недочетами, малодушием, изменами своему призванию?
Неточные совпадения
В этих воспоминаниях ядром будет по преимуществу
писательский мир и все, что с ним соприкасается, и вообще жизнь русской интеллигенции, насколько я к ней приглядывался и сам
разделял ее судьбы.
Я не принадлежал тогда к какому-нибудь большому кружку, и мне нелегко было бы видеть, как молодежь принимает мой роман. Только впоследствии, на протяжении всей моей
писательской дороги вплоть до вчерашнего
дня, я много раз убеждался в том, что"В путь-дорогу"делалась любимой книгой учащейся молодежи. Знакомясь с кем-нибудь из интеллигенции лет пятнадцать — двадцать назад, я знал вперед, что они прошли через"В путь-дорогу", и, кажется, до сих пор есть читатели, считающие даже этот роман моей лучшей вещью.
Москва всегда мне нравилась. И я, хотя и много жил в Петербурге (где провел всю свою первую
писательскую молодость), петербуржцем никогда не считал себя. Мне было особенно приятно поехать в Москву и за таким
делом, как постановка на Малом театре пьесы, которая в Петербурге могла бы пройти гораздо успешнее во всех смыслах.
Нечего, стало быть, и удивляться тому, что
день, когда появился манифест 19 февраля, прошел в петербургском
писательском мире без всякого торжества, как самый заурядный последний
день Масленицы.
У французских писателей, особенно если они добились известности, всегда найдете вы больше
писательской исключительности и самопоглощения своим
писательским"я". С кем я ни беседовал из них на моем веку, мне бросалось в глаза их полное почти равнодушие ко всему, что не их
дело, их имя, их
писательские успехи.