Неточные совпадения
Лоцман сделал знак матросу, стоявшему по левую
руку, у завозного якоря, на носовой палубе. Спина матроса,
в пестрой вязаной фуфайке, резко выделялась на куске синевшего неба.
— Пять с половино-ой! — уныло раздалось с носа, и шест замахал
в руках широкоплечего парня.
Пассажир
в балахоне поморщился, точно его что укусило, и махнул
рукой.
Только половину капитала имел он
в руках для уплаты за пароход «Батрак», уже совсем почти готовый на Сормовском заводе.
Лодка!.. Он готов был нанять пароход. Через несколько минут все общество спустилось вниз к пристани. Добыли большой струг. Ночь стояла, точно она была
в заговоре, облитая серебром. На Волге все будто сговорилось, зыбь теплого ветерка, игра чешуй и благоухание сенокоса, доносившееся с лугового берега реки. Он шептал ей, сидя рядом на корме, — она правила рулем, — любовные слова… Какие?.. Он ничего не помнит теперь… Свободная
рука его жала ее
руку, и на своем лице он чуял ее дыхание.
Здесь, зимой, когда она, постучавшись, взошла
в полутемноту передней, и он распознал ее фигуру, колени задрожали, прежде чем он прикоснулся к ее
руке.
— Хорош! — повторила она страстным шепотом, нагнулась к нему лицом и сжала сильнее его
руку. Вася! так он мне противен… Голоса — и того не могу выносить: шепелявит, по-барски мямлит. — Она сделала гримасу. — И такого человека, лентяя, картежника, совершенную пустушку, считают отличным чиновником, важные дела ему поручали,
в товарищи прокурора пролез под носом у других следователей. Один чуть не двадцать лет на службе
в уезде…
Держа его голову
в своих
руках, Серафима спросила его...
— Полноте, господа! Полноте! Ваша судьба теперь
в моих
руках: стоит мне подняться к директору — и вы погибли!
Звуки ругательного слова гулко раздались
в воздухе… Учитель вскочил, схватился одной
рукой за угол кафедры, а другой оттолкнул Теркина…
Он ждал ее храбро,
рука у него не дрогнула, когда выливал
в рот густую жидкость. Чуть не поперхнулся, но проглотил все.
Прямо к нему лицом лежала на разрытой земле,
в рваной рубахе, баба лет за сорок, ожирелая, с распущенными седеющими волосами, босая, очень грязная. Лежала она наполовину ничком, левой
рукой ковыряла
в земле и выла.
Не успел он одеться — уже с развязанными
руками —
в горницу вбежал отец его.
Лицо Перновского становилось совсем красным, влажное от чая и душевного волнения. Глаза бегали с одной стороны на другую; чуть заметные брови он то подымал, то сдвигал на переносице. Злобность всплыла
в нем и держала его точно
в тисках, вместе с предчувствием скандала. Он видел, что попался
в руки «теплых ребят», что они неспроста обсели его и повели разговор
в таком тоне.
Но страх его сейчас же отлетел. Вид Перновского, звук голоса, вся посадка разжигали его. Пускай тот намекнет на розги. Это ему развяжет
руки. Выпей он стакан-другой вина — и он сам бы рассказал и при Кузьмичеве, через что прошел он
в селе Кладенце.
«Что делать, что делать?» — мучительно допытывался он у себя самого, и
рука его каждые пять минут искала графина и рюмки, наливала и опрокидывала
в разгоряченное и жаждущее горло.
Рука искала графина, но
в нем уже не было ни капли.
Он опять приподнялся, вгляделся
в то, чт/о лежит, и протянул
руку к фляжке
в кожаном футляре, к той, что брал с собою, когда пил чай.
Про их встречи с Теркиным она как будто догадывалась. Серафима рассказала ей про их первую встречу
в саду, не все, конечно. С тех пор она нет-нет да и почувствует на себе взгляд матери, взгляд этих небольших серых впалых и проницательных глаз, и сейчас должна взять себя
в руки, чтобы не проговориться о переписке, о тайных свиданиях.
Ее нервно вздрагивающая
рука в длинной перчатке взялась за скобку.
Они присели на диван. Матрена Ниловна прикоснулась правой
рукой к плечу дочери.
В свою «Симочку» она до сих пор была влюблена, только не проявляла этого
в нежных словах и ласках. Но Серафима знала отлично, что мать всегда будет на ее стороне, а чего она не может оправдать, например, ее «неверие», то и на это Матрена Ниловна махнула
рукой.
— За эти месяцы вот как он разнемогся, тебя стал жалеть… не
в пример прежнего. И ровно ему перед тобой совестно, что оставляет дела не
в прежнем виде… Вчерашнего числа этак поглядел на меня, у самого слез полны глаза, и говорит: «Смотри, Матрена, хоть и малый достаток Серафиме после меня придется, не давай ты его на съедение муженьку… Дом твой, на твое имя записан… А остальное что —
в руки передам. Сторожи только, как бы во сне дух не вылетел»…
Небывалое волнение охватило ее, когда она наклонилась к нему и взяла
руку, уже налитую водой, холодную. Перед ней полумертвец, а она боится, как бы он не проник ей
в душу, каким-нибудь одним вопросом не распознал: с какими затаенными мыслями стоят они с матерью у его кровати.
Когда Серафима надела капот — голубой с кружевом, еще из своего приданого — и подошла к трюмо, чтобы распустить косу, она, при свете одной свечи, стоявшей на ночном столике между двумя кроватями, глядела на отражение спальни
в зеркале и на свою светлую, рослую фигуру, с обнаженной шеей и полуоткрытыми
руками.
«Гулящая бабенка!» — почти вслух выговорили ее губы
в ту минуту, когда правой
рукой Серафима приподняла тяжелую косу, взяв ее у корней волос, и сильным движением перекинула ее через плечо, чтобы освежить лицо.
Со свечой
в руках прошлась она потом вдоль всех трех комнат, узковатой столовой и гостиной, такой же угловой, как спальня, но больше на целое окно.
Серафима сладко потянулась и свои белые обнаженные
руки закинула за спину. Одна нога
в атласной черной туфле с цветным бантом свесилась с кушетки. Муж ее возбужденно прошелся по гостиной и щелкнул несколько раз языком. С этой противной для нее привычкой она не могла помириться.
— Ты пойми, — он взял ее за
руки и примостился к ней ближе, — ты должна войти
в мое положение…
Так выходило по соображениям Теркина из повадки и наружности техника: лицо подвижное, подслеповат, волосы длинные, бородка плохо растет, говорит жидким тенором, отрывисто,
руками то обдергивает блузу, то примется за бородку. О приятном тоне, об уменье попасть
в ноту с чужим человеком он заботится всего меньше.
— Да я больше недели и газеты-то
в руках не держал. Все на пароходах путаюсь, вверх и вниз.
Депеш он еще не читал и держал их
в другой
руке.
Дубенский не договорил, стиснул
руку Теркина и быстро зашагал к двери
в переднюю. Волосы его были
в беспорядке, все лицо влажное.
Он чуял, что Серафима хоть и не приберет его к
рукам, — она слишком сама уходила
в страсть к нему, — но станет с каждым днем тянуть его
в разные стороны.
На нем написано
рукой отца с ошибками правописания: «Племяннице моей, Калерии, все находящееся
в сем конверте оставляю
в полную собственность.
Она усадила его рядом с собою, сама пододвинулась к подушке и оставила обе
руки в его
руках.
В первые три-четыре секунды он не мог определить, что это такое за толчок.
Рука его потянулась к столику за спичками.
Первым движением Теркина было броситься к корме и схватить обруч… Он сделал это
в темноте, держась другой
рукой за
руку Серафимы.
Теркин впоследствии не мог бы рассказать, как этот катер был спущен на воду среди гвалта, давки и безурядицы; он помнил только то, что ему кого-то пришлось нечаянно столкнуть
в воду, — кажется, это был татарчонок музыкант.
В руках его очутился топор, которым он отрубил канат, и, обхватив Серафиму за талию, он хотел протискаться к рулю, чтоб править самому.
Его
руки точно каким-то чудом охватили стан Серафимы. Она вся вздрагивала, держась за его плечо, приподнялась
в воде и крикнула...
Ее
руки и ноги усиленно работали, голова поднималась над уровнем воды, и распустившиеся волосы покрывали ей почти все лицо. Они были уже
в нескольких аршинах от берега. Их ноги начали задевать за песок.
Старичок пошел к лодке улаживать снасть. И ему Теркин сунул
в руку двугривенный.
У него на душе осталось от Кремля усиленное чувство того, что он «русак». Оно всегда сидело у него
в глубине, а тут всплыло так же сильно, как и от картин Поволжья. Никогда не жилось ему так смело, как
в это утро. Под
рукой его билось сердце женщины, отдавшей ему красоту, молодость, честь, всю будущность. И не смущало его то, что он среди бела дня идет об
руку с беглой мужней женой. Кто бы ни встретился с ними, он не побоится ни за себя, ни за беглянку.
Если бы судьбе угодно было, чтобы такие угодья, как лесная дача при усадьбе «Заводное», попали
в его
руки, — он положил бы на нее всю душу, завел бы рациональное хозяйство с правильными порубками.
Она указала ему
рукой на скамью, стоявшую
в нескольких саженях от берега, около низкого частокола. Над скамьей нагнули свои ветви две старые березы. Стволы их были совсем изрезаны.
Теркин присел на пыльный диван, держа
в руках пучок разноцветных афиш. Он уже знал, что
в театре идет «Мария Стюарт», с Ермоловой
в главной роли, но захотел просмотреть имена других актеров и актрис.
Половина портьеры распахнулась, и она выскочила
в батистовом пеньюаре, с помятой прической. Она показалась ему выше ростом и втрое полнее. Белая шея и пухлые
руки промелькнули перед ним, и он еще невзвиделся, как эти пухлые
руки очутились на его плечах.
Она усадила его рядом с собою на диван, держала
руку в его
руке, оглядывала его с гримасами и смешливо поводила носом.
Ее сочные губы чмокнули его
в щеку, и правая
рука легла на его плечо.
Через пять минут они сидели еще ближе друг к другу. Ее
рука продолжала лежать на его плече. Она ему рассказывала про свое житье. Ангажементы у нее всегда есть. Последние два сезона она «служила»
в Ростове, где нашла хлебного торговца, глупого и «во хмелю благообразного». Он ее отпустил на ярмарку и сам приедет к концу, денег дает достаточно и даже поговаривает о «законе», но она сама не желает.
Усатин повел жестом правой
руки, указывая на белую залу,
в два света, довольно пустую, несмотря на час ужина.