Неточные совпадения
«У Николая-чудотворца», — тотчас подумал Теркин и стал прислушиваться. Пробило двенадцать. И этот звон часов навеял на него настроение сродни тому, с каким он сидел в Гефсимании на ступеньках старой деревянной
церкви… Захотелось помириться с
родным селом, потянуло на порядок, взглянуть на домишко Теркиных, если он еще не развалился.
От отца помнит он, как один из киевских князей Рюриковичей вступил в удельную усобицу с
родным своим дядей, взял его стол, сжег обитель,
церкви, срыл до основания город.
Село Заводное немного напоминало Теркину его
родной Кладенец видом построек, базарной площадью и
церквами; но положение его было плоское, на луговом берегу. К северу от него тянулись леса, еще не истребленные скупщиками, на сотню верст. Когда-то там водились скиты… В самом селе не было раскольников.
Если ж ты // Своей душой, миролюбиво-мудрой, // Столь ведомой наместнику Христа, // Как он, о царь, скорбишь о разделенье //
Родных церквей — он через нас готов // Войти с твоим священством в соглашенье, // Да прекратится распря прежних лет // И будет вновь единый пастырь стаду // Единому!
— Слава тебе, Господи! Вот и Аркадьевский монастырь, вот Никола на Мостицах, вот Лисья горка, вот Городище, а вот и храм нашей матушки-заступницы святой Софии! — радостно восклицали русские дружинники, возвращавшиеся из Ливонии с богатою добычею и увидевшие издали куполы и крыши
родных церквей, позолоченные лучами зимнего солнца.
— Слава тебе Господи! Вот и Аркадьевский монастырь, вот и Никола на Мостицах, вот Лисья горка, вот Городище, а вот и храм нашей матушки-заступницы святой Софии! — радостно восклицали русские дружинники, возвращавшиеся из Ливонии с богатой добычей и увидевшие издали купола и крыши
родных церквей, позолоченные лучами зимнего солнца.
Неточные совпадения
В
церкви была вся Москва,
родные и знакомые. И во время обряда обручения, в блестящем освещении
церкви, в кругу разряженных женщин, девушек и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их священнодействия.
«И полно, Таня! В эти лета // Мы не слыхали про любовь; // А то бы согнала со света // Меня покойница свекровь». — // «Да как же ты венчалась, няня?» — // «Так, видно, Бог велел. Мой Ваня // Моложе был меня, мой свет, // А было мне тринадцать лет. // Недели две ходила сваха // К моей
родне, и наконец // Благословил меня отец. // Я горько плакала со страха, // Мне с плачем косу расплели // Да с пеньем в
церковь повели.
— Мне тюремный священник посоветовал. Я, будучи арестантом, прислуживал ему в тюремной
церкви, понравился, он и говорит: «Если — оправдают, иди в монахи». Оправдали. Он и схлопотал. Игумен — дядя
родной ему. Пьяный человек, а — справедливый. Светские книги любил читать — Шехерезады сказки, «Приключения Жиль Блаза», «Декамерон». Я у него семнадцать месяцев келейником был.
— Вы — все про это, эх вы! Как же вы не понимаете, что от этого и горе — оттого, что заманиваем друг друга в семью, в
родню, в толпу? Ни
церкви, ни партии — не помогут вам…
— Как же! дам я ему у тетки
родной в мундире ходить! — подхватила тетенька, — ужо по саду бегать будете, в земле вываляетесь — на что мундирчик похож будет! Вот я тебе кацавейку старую дам, и ходи в ней на здоровье! а в праздник к обедне, коли захочешь, во всем парате в
церковь поедешь!