Неточные совпадения
Он впервые убеждался
в том, что для него обычай не потерял своей силы. Неловкость положения непременно будет
давить его. К почету, к уважению он чувствителен. За нее и за
себя он еще немало настрадается.
И выходит, что ей не придется жить здесь барыней. Вдруг как и ничего не останется от обоих имений?.. Неужели Николай Никанорыч от этого и стал так обращаться с нею?
Давит ногу под столом, точно свою собственность, а смотрит совсем
в другую сторону… Бесприданницы ему не нужно… Он может влюбить
в себя и не такую дурочку, как она.
— Господи! — перебила она
себя. — Так хорошо!.. Воздух!.. Пахнет как! Река наша — все та же. Давно ли? Каких-нибудь два года, меньше того… Тоже на берегу… и на этом самом… А? Вася? Тебе неприятно? Прости, но я не могу. Во мне так же радостно екает сердце. Точно все это сон был, пестрый такой, тяжелый, — знаешь, когда домовой
давит, — и вот я проснулась…
в очарованном саду… И ты тут рядом со мной! Господи!..
Я ходил по комнате и
давил в себе неистовую ненависть к Игнату: ведь он знал, что не должно есть арбузов, а все-таки ел, смеясь над докторами… Сам теперь виноват! И как все кругом отвратительно и мерзко, и как тяжело в голове…
Неточные совпадения
Не совсем приятно было
в нем только то, что он то и дело медленно и осторожно заносил руку, чтобы ловить мух у
себя на лице, и при этом иногда
давил их.
Но тяжелая туша Бердникова явилась
в игре Самгина медведем сказки о том, как маленькие зверки поселились для дружеской жизни
в черепе лошади, но пришел медведь, спросил — кто там,
в черепе, живет? — и, когда зверки назвали
себя, он сказал: «А я всех вас
давишь», сел на череп и раздавил его вместе с жителями.
Несколько секунд Клим не понимал видимого. Ему показалось, что голубое пятно неба, вздрогнув, толкнуло стену и, увеличиваясь над нею, начало
давить, опрокидывать ее. Жерди серой деревянной клетки,
в которую было заключено огромное здание, закачались, медленно и как бы неохотно наклоняясь
в сторону Клима, обнажая стену, увлекая ее за
собою; был слышен скрип, треск и глухая, частая дробь кирпича, падавшего на стремянки.
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так не желал ее видеть, как
в настоящую минуту. На душе было так хорошо,
в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то новым светом, что-то, что его мучило и
давило еще так недавно, как-то отпало само
собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
Что означало это битье
себя по груди по этому месту и на что он тем хотел указать — это была пока еще тайна, которую не знал никто
в мире, которую он не открыл тогда даже Алеше, но
в тайне этой заключался для него более чем позор, заключались гибель и самоубийство, он так уж решил, если не достанет тех трех тысяч, чтоб уплатить Катерине Ивановне и тем снять с своей груди, «с того места груди» позор, который он носил на ней и который так
давил его совесть.