Несовершенство языка, страшный номинализм слов дает кажущееся оправдание
тому учению современного критицизма, согласно которому бытие есть лишь форма экзистенциального суждения и вне суждения бытия нет.
Неточные совпадения
Во всех оккультных
учениях скрыта, в сущности, все
та же таинственная истина о человеке-микрокосме.
В
учении о разуме гносеология соединяется с онтологией, как
то было у Гегеля и Шеллинга, и отделение гносеологической проблемы от
учения о разуме опять возвращает нас к философии неорганической, рассеченной.
Наука говорит правду о «природе», верно открывает «закономерность» в ней, но она ничего не знает и не может знать о происхождении самого порядка природы, о сущности бытия и
той трагедии, которая происходит в глубинах бытия, это уже в ведении не патологии, а физиологии —
учения о здоровой сущности мира, в ведении метафизики, мистики и религии.
Если брать
учение Христа и отвергать самого Христа,
то в христианстве нельзя найти ничего абсолютно нового и оригинального.
Учение о богочеловечестве Христа, христологические догматы — факты, мистические факты вселенской истории, а не теории, не умственные доктрины, не отвлеченные построения, как
то хотят представить рационалисты.
Если в католичестве было ложное, сбившееся с пути
учение о церкви, хотя была сама Церковь,
то в протестантизме сама идея церкви начала постепенно истребляться.
Учение о прогрессе, о смысле истории неизбежно предполагает благодатное завершение истории, конечный исход, конец истории,
ту или иную эсхатологию; в эсхатологии — пафос религии прогресса, душа ее.
То же мы видим в «теософических» и «гностических»
учениях.
Графиня Катерина Ивановна, как это ни странно было и как ни мало это шло к ее характеру, была горячая сторонница
того учения, по которому считалось, что сущность христианства заключается в вере в искупление.
Это-то и происходит в деле перехода человечества от одного возраста к другому, которое мы переживаем теперь. Человечество выросло из своего общественного, государственного возраста и вступило в новый. Оно знает
то учение, которое должно быть положено в основу жизни этого нового возраста, но по инерции продолжает держаться прежних форм жизни. Из этого несоответствия жизнепонимания с практикой жизни вытекает ряд противоречий и страданий, отравляющих нашу жизнь и требующих ее изменения.
С ним трудно совмещается, без натяжек и насильственных толкований, также и церковное учение о молитвенном поминовении усопших и его действенности, о проповеди во аде, вообще все
то учение о загробном состоянии душ. которое может быть установлено на основании церковного предания, в частности богослужения.
— А так, здорово живешь… «Пущай, говорит, чувствует… Я, говорит, 20 рублев получаю». А она баба слабая, тощая, так и перекрутнулась, даже глаза подкатила. Стала она нам на свое горе жалиться и бога призывать, а он опять… Учил, учил, и конца
тому ученью не было!
Неточные совпадения
Существенные результаты такого
учения заключались в следующем: 1) что работать не следует; 2)
тем менее надлежит провидеть, заботиться и пещись [Пещи́сь — заботиться, опекать.] и 3) следует возлагать упование и созерцать — и ничего больше.
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался
тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в
ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с
тех пор затосковал.
Человеческая жизнь — сновидение, говорят философы-спиритуалисты, [Спиритуали́зм — реакционное идеалистическое
учение, признающее истинной реальностью дух, а не материю.] и если б они были вполне логичны,
то прибавили бы: и история — тоже сновидение.
Основные начала ее
учения были
те же, что у Парамоши и Яшеньки,
то есть, что работать не следует, а следует созерцать."
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в
том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство,
то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника
того нового объяснения христианского
учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.