Неточные совпадения
Философия церковная есть философия, приобщенная к жизни мировой души, обладающая мировым смыслом — Логосом, так как Церковь и есть душа
мира, соединившаяся
с Логосом.
Протестантизм порвал мистические нити, связывавшие человека
с церковью,
с соборностью,
с душою
мира, т. е.
с бытием и таинственной его преемственностью.
Протестантизм, порвав
с объективным бытием, перевел человека в
мир внутренней субъективности и тем породил крайнюю, отвлеченную духовность.
Церковь может принять это обвинение и
с гордостью сказать: да, в Церкви христианской много языческого материализма и реализма, потому что в ней есть душа
мира, та душа
мира, которая в язычестве раскрывалась для восприятия Логоса.
Протестантизм весь переходит в субъективный
мир духа, он порывает
с тайнами и таинствами объективного бытия, соборной души
мира, матери-земли.
Именно те, которые переносят веру и мистику исключительно в субъективную действительность человеческого духа, те, которые отрицают мистическую реальность бытия и пути соединения
с ней, отрицают чудесную тайну преосуществления в
мире объективном, в мировой душе, те должны быть признаны рационалистами.
Этот компромиссный дуализм признает и знание, и веру, но в известных пропорциях,
с ограничениями, и пытается установить ложный
мир знания и веры.
Человек остался одиноким сам
с собой, перед бездной пустоты, отрезанным от живой конкретности, и ему осталось лишь постулировать утешительное, лишь субъективно воссоздавать утерянную божественность в
мире.
Актом нашей умопостигаемой воли, в таинственной глубине бытия, до времени, предмирно совершили мы избрание этого
мира, поверили в него, определили себя к бытию в данной действительности, связались
с этим
миром тысячами нитей.
Вера в воскресение есть акт свободы, свободного избрания, свободной любви к Христу и, вместе
с тем, акт отречения от своей ограниченности и ограниченности
мира.
В данном
мире и в отношении к данному
миру можно мыслить лишь по законам логики, лишь в согласии
с законом тождества.
Все твердые основы знания, устраняющие опасности релятивизма и скептицизма, даны в церковном сознании, не в «сознании вообще» — призраке, выдуманном в кабинетах гносеологов, а в сознании церкви как сущего, как живой души
мира, соединившейся
с Логосом, в Софии.
Без Бога, без божественного сознания не только Бога, но и
мира и человека нельзя познать, так как рациональность субъекта ничего не может поделать
с иррациональностью объекта.
Объективирование, изречение, воплощение в актах не есть рационализация, не есть умерщвление; это — продолжение творения
мира, творчество совместное
с Богом.
Но оба они одной крови, для обоих субъект был безнадежно оторван от объекта, оба сносились
с живым
миром через посредников, не знали непосредственного касания мышления бытию.
Он признает наличность бытия в познании, непосредственность восприятия
мира и этим порывает
с традициями рационалистов, эмпириков и критицистов.
С точки зрения Лосского,
мир должен быть воспринят в абсолютной полноте, знание должно было бы достигнуть своей вожделенной цели.
Вот место в книге Лосского, которое изобличает онтологическую ее подкладку: «Наряду
с этим
миром конечных вещей мы если не знаем, то все же чуем присутствие иного
мира,
мира абсолютного, где существенная сторона утверждения сохраняется, а отрицания нет: там нет исключительности, внеположности, ограниченности конечного
мира.
Только в глубоких наших связях
с универсальным бытием, в лежащей в нас точке пересечения двух
миров и можно искать разгадки этой болезненности нашего восприятия
мира и самого процесса знания.
Наш «эмпирический»
мир есть действительный
мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он есть в данном своем дефектном состоянии, а не таким, каким его конструирует субъект; он познается наукой, наука имеет дело
с реальностью, а не
с состояниями сознания и элементами мышления, но реальностью больной.
Как ни повреждены и наше «я», и весь
мир, орган, связывающий
с абсолютным бытием, все же остается, и через него дается непосредственное знание.
Интуиция и есть благодать, схождение Самого Бога в существо
мира, и это дано в органических связях индивидуальной чувственности и индивидуального разума
с универсальной чувственностью и универсальным разумом.
Это вселенское религиозное миропонимание и мироощущение, к которому современный
мир идет разными путями и
с разных концов, прежде всего остро ставит вопрос о смысле мировой истории, о религиозном соединении судьбы личности и судьбы вселенной.
Понять смысл истории
мира значит понять провиденциальный план творения, оправдать Бога в существовании того зла,
с которого началась история, найти место в мироздании для каждого страдающего и погибающего.
В грехопадении произошло смешение бытия
с небытием, истины
с ложью, жизни со смертью, и история
мира призвана Провидением разделить эти два царства, действительное и призрачное.
Ясно, что множественность и повторяемость в индийской философии и религии, отрицание смысла конкретной истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в новые и новые формы — все это несовместимо
с принятием Христа и
с надеждой на спасительный конец истории
мира.
Плоть этого
мира и плоть каждого из нас должна быть спасена для вечности, а для этого нужно не уходить из этого
мира в другой, не ждать переселения души и естественного ее бессмертия, а соединять этот
мир с Богом, участвовать в его вселенском спасении путем истории, спасать плоть от смерти.
Дитя-мир — несовершенное, не равное Отцу по достоинству, не осуществленная идея бытия, бытие, смешанное
с небытием.
Без Духа не было бы Церкви, божественной связи всего
мира с Богом.
Отпавший от Бога
мир все же сохранил
с Ним мистическую связь, хотя и поврежденную.
До Христа
мир не знал вселенской религии; все религии были национальными и ограниченными, но
мир шел
с разных концов к вселенскому религиозному сознанию, к вселенской религии.
Великое чудо, которого ждет человек и
с ним весь
мир, — когда все наши мертвецы встанут из гробов и оживут, совершится лишь в конце истории, к нему все мы должны готовиться.
Христианство есть эпоха отрицания греховного
мира, смерти его
с Христом-Искупителем, есть антитезис, и этим определяется кажущаяся односторонность и неполнота христианской истины.
И весь крещеный христианский
мир, даже потеряв высшее религиозное сознание того, кто был Иисус, в мистической своей стихии чувствует, что в Нем скрыта великая тайна, что
с Ним связана величайшая проблема мировой истории.
Пусть умственно сравнивают Христа
с Буддой, Сократом или Магометом, все же в глубине чувствуют, что это не то, что
с пришествием Христа изменился космический состав
мира, что вошла в
мир сила не от
мира сего, что трансцендентное стало имманентным.
Христианская история была сделкой
с язычеством, компромиссом
с этим
миром, и из компромисса этого родилось «христианское государство» и весь «христианский быт».
Искушения христианской истории отразились на историческом христианстве, которое оказалось компромиссом подлинной религии Христа
с царством князя этого
мира.
Средние века, которые будут для нас вечным поучением и ко многим сторонам которых мы неустанно должны возвращаться, особенно поучительны сочетанием небесной мечты
с земной силой этого
мира, лежавшего еще во зле.
Совершающееся искупление как бы закрывало творческую тайну космоса, и человечество все соединялось
с тленной плотью этого
мира, которую проклинало в своем аскетическом сознании.
Почему великая, святая идея теократии, Града Божьего, стала ненавистной новому человечеству, почему оно отказалось от томления по небу, почему ничего не вышло
с грандиозным опытом охристианить
мир без остатка?
Византийское, теократическое царство было тем же соблазном языческого царства этого
мира, которое господствует везде, где
мир не сливается
с Богом.
«Христианское государство», делающее вид, что
мир принял христианство и что христианская власть господствует над
миром, во всех своих формах было исторической сделкой христианства
с язычеством.
Только новое религиозное сознание может осмыслить все, что произошло нового
с человеком, может ответить на его недоумение, излечить его от тяжкой болезни дуализма, которой страдало все христианство в истории и которое передалось
миру,
с христианством порвавшему.
В безрелигиозном сознании нового человечества древние чаяния Царства Божьего смешались
с чаяниями царства князя этого
мира; обетования второго пришествия Христа затмились христианскими же обетованиями о пришествии земного бога — врага Христова.
Достоинство человека — в его жизни, а не в смерти, в соединении духа
с плотью, а не в отделении духа от плоти, в соединении индивидуальной судьбы личности
с исторической судьбой
мира, а не в отделении личной судьбы от мировой.
Возрождение ценностей и благ языческого
мира, всей заключенной в этом
мире подлинной жизни, почувствованной языческим
миром святости первозданной плоти, есть дело религиозное и
с религией воскресенья плоти связанное.
Мировая душа оплодотворяется Логосом, принимает в себя Христа,
мир должен встретиться в конце истории
с Христом, как невеста
с женихом своим.
Мир имеет два смысла:
мир как творение, отпавшее от Творца и обоготворившее себя, призрачный и бедный, и
мир как творение, соединенное
с Творцом, реальный и богатый.
Только соборная, церковная мистика, которую я условно называю объективной, имеет своей основой реальное преосуществление, обладает тайной связи
с историей,
с преображением
мира как сущего.
Старые гностики — все же рационалисты, хотя и
с богатой, творческой фантазией, не могли постигнуть тайны преосуществления, которое распространяется и на весь материальный
мир.