Неточные совпадения
Мало кто уже дерзает писать так, как писали прежде, писать что-то, писать свое, свое не в смысле особенной оригинальности, а в смысле непосредственного обнаружения жизни, как то
было в
творениях бл. Августина, в писаниях мистиков, в книгах прежних философов.
В науке
есть элементы высшего гнозиса, в ней как бы приоткрываются человеку тайны Божьего
творения.
Объективирование, изречение, воплощение в актах не
есть рационализация, не
есть умерщвление; это — продолжение
творения мира, творчество совместное с Богом.
Возложить на Творца ответственность за зло
творения есть величайший из соблазнов духа зла, отравляющий источники религиозной жизни.
Кроме Бога и
творения ничего и нет; путь зла
есть путь
творения, отпавшего от Бога и погнавшегося за призраком своего оторванного бытия.
Диавол
есть только первая в зле тварь, в нем воплотилось начало, противоположное Сыну Божьему, он
есть образ
творения, каким оно не должно
быть.
Антихрист и
есть новый бог
творения, тварь, подменившая Творца.
Свобода
есть основной внутренний признак каждого существа, сотворенного по образу и подобию Божьему; в этом признаке заключено абсолютное совершенство плана
творения.
Свобода
творения в начале мировой истории
была сознана формально и потерялась в грехе; в конце мировой истории она должна
быть сознана материально и обретена в совершившемся искуплении.
Но распря Творца и
творения не может
быть прекращена и разрешена свободой
творения, так как свобода эта утеряна в грехопадении.
Свобода
была сознана
творением не как норма бытия, а как произвол, как нечто безразличное и беспредметное; свобода почуялась тварью как свобода «от», а не свобода «для» и попала в сети лжи, растворилась в необходимости.
Логос, Смысл
творения, Слово
было в начале, Слово это
было в Боге и Слово
было Богом.
Логос — Сын Божий
есть смысл
творения, божественный план
творения, идеальная норма его бытия.
Логос — Сын Божий
есть предвечный носитель соединенности Творца с
творением, любви, соединяющей Божество с человечеством...
Абсолютное бытие немыслимо без
творения из него того бытия, которое
было бы им любимо и любило бы его, которое осуществляло бы его идею, его Логос.
Сын Божий — второе лицо Троицы, и
есть неизбежность акта
творения, и
есть идея мира совершенного — космоса.
Иисус из Назарета и
был историческим, конкретным явлением Сына Бога, Логоса, Смысла
творения.
Христос
есть таинственный примиритель человеческой свободы с божественным фатумом, Он — та свободная любовь
творения, которая утверждает бытие в Творце.
Дух
есть синтетический момент в мистической диалектике, осуществленное космическое спасение, осуществленное обожение человечества и мира, соборное возвращение
творения к Творцу.
Но о Перво-Божестве ничего не может
быть сказано, оно невыразимо, отношение к нему уже сверхрелигиозно, само религиозное отношение исчезает там, где прекращается драма действующих лиц, драма Отца, Сына и Духа и всех лиц
творения.
Процесс истории не
есть прогрессирующее возвращение человечества к Богу по прямой линии, которое должно закончиться совершенством этого мира: процесс истории двойствен; он
есть подготовление к концу, в котором должно
быть восстановлено
творение в своей идее, в своем смысле, освобождено и очищено человечество и мир для последнего выбора между добром и злом.
Ни одна древняя религия, ни язычество, ни браманизм, ни даже Ветхий Завет, не
была еще религией спасения: ни в одной из дохристианских религий не
было обетования о восстановлении
творения в идеальном космосе, о всеобщем воскресении, о вечной и полной жизни.
Этим бессилием и унижением Самого Бога
была открыта миру тайна свободной любви, смысл
творения.
Это
было бы то же, как если бы Бог создал
творение неспособным к греху, насильственно совершенным и потому лишенным свободы.
Страдание не
есть первоначальная основа
творения; страдания нет в идее Творца.
Творение создано для блаженства, и соединение
творения с Творцом
есть блаженство.
Если
творение не блаженствует, а страдает, то в этом виновно само
творение, его отпадение от Творца: план страдающего мира не
есть план Творца.
Новое религиозное откровение должно перевести мир в ту космическую эпоху, которая
будет не только искуплением греха, но и положительным раскрытием тайны
творения, утверждением положительного бытия, творчеством, не только отрицанием ветхого мира, а уже утверждением мира нового.
Ложь
творения, взомнившего себя божеством,
будет разрушена, и
будет возвеличено
творение, согласное с планом Божества, т. е. космос.
Это
будет преодолением и отменой всякой необходимости, всякого закона, связанного с грехом, всякой государственности, т. е. окончательным откровением Божьего
творения.
И ложь
есть во всяком перенесении на абсолютную жизнь Божества категорий половой эротики, имеющей значение лишь в отношении к миру, к
творению.
История не имела бы религиозного, церковного смысла, если б она не закончилась полнотой откровения, откровения тайны
творения Божьего, если б исторический процесс не перешел в процесс сверхисторический, в котором окончательно
будет снята противоположность между земным и небесным, человечеством и Божеством.
В истинной теургии творится не Бог и боги, как того хочет религия человекобожества; теургия
есть творчество с Богом, творчество божественного в мире, продолжение
творения Бога.
Теургия
есть продолжение дела Божьего
творения, Божье
творение не закончено, новый Космос, предвечно пребывающий, в идее Бога еще не достигнут.
В творчестве природа перерастает себя, творчество
есть вершина Божьего
творения, через творчество
творение поднимается на высочайшие вершины.
Неточные совпадения
Его обрадовала мысль о том, как легче
было поверить в существующую, теперь живущую церковь, составляющую все верования людей, имеющую во главе Бога и потому святую и непогрешимую, от нее уже принять верования в Бога, в
творение, в падение, в искупление, чем начинать с Бога, далекого, таинственного Бога,
творения и т. д.
Положим, что я употребил прием легкомысленный, но я это сделал нарочно, в досаде, — и к тому же сущность моего возражения
была так же серьезна, как
была и с начала мира: «Если высшее существо, — говорю ему, —
есть, и существует персонально, а не в виде разлитого там духа какого-то по
творению, в виде жидкости, что ли (потому что это еще труднее понять), — то где же он живет?» Друг мой, c'etait bête, [Это
было глупо (франц.).] без сомнения, но ведь и все возражения на это же сводятся.
В религиозном отношении он
был также типичным крестьянином: никогда не думал о метафизических вопросах, о начале всех начал, о загробной жизни. Бог
был для него, как и для Араго, гипотезой, в которой он до сих пор не встречал надобности. Ему никакого дела не
было до того, каким образом начался мир, по Моисею или Дарвину, и дарвинизм, который так казался важен его сотоварищам, для него
был такой же игрушкой мысли, как и
творение в 6 дней.
Но с другой стороны, человек
есть образ и подобие Божье, вершина
творения, он призван к царствованию, Сын Божий стал человеком, и в Нем
есть предвечная человечность.
Мне трудно
было принять благостность
творения.