Неточные совпадения
И вот тайна
природы Христа, тайна соотношения между первой и второй ипостасью открылась именно Афанасию, и за Афанасием пошел весь христианский
мир.
Для обличения
мира невидимых вещей нужна активность всей человеческой
природы, общее ее напряжение, а не активность одного лишь интеллекта, как то мы находим в знании
мира видимого.
Через отречение от малого разума, от рассудка и приобщение к большому разуму, к Логосу, человек прозревает сквозь хаос, сквозь фатум
природы Разум
мира, Смысл
мира.
Ведь закономерность действия сил
природы ничего не говорит о невозможности существования иных сил и ничего не знает о том, что произойдет, когда иные силы войдут в наш
мир.
По законам
природы смерть по-прежнему косит жизнь, тление царит в
мире.
Закон тождества и есть необходимое для мышления выражение ограниченного состояния
мира, приспособление нашей разумной
природы к состоянию естества.
Христианство освободило языческий
мир от демономании, изгнало демонов из
природы, механизировало
природу и тем открыло путь для подчинения
природы.
В древнем, дохристианском
мире потому нельзя было овладеть
природой, что она была наполнена духами, от которых человек зависел.
Наука верно учит о законах
природы, но ложно учит о невозможности чудесного, ложно отрицает иные
миры.
Ведь для Канта не только наука, знание, но и сам
мир, сама
природа созидаются познавательными категориями, судящим субъектом.
Наука говорит правду о «
природе», верно открывает «закономерность» в ней, но она ничего не знает и не может знать о происхождении самого порядка
природы, о сущности бытия и той трагедии, которая происходит в глубинах бытия, это уже в ведении не патологии, а физиологии — учения о здоровой сущности
мира, в ведении метафизики, мистики и религии.
Индивидуум вновь обратился к себе, к своему субъективному
миру, вошел внутрь; обнажился
мир внутреннего человека, придавленный ложным объективизмом
природы и общества.
Для греческого религиозного сознания
мир был бессмысленным круговоротом играющих сил
природы и не было никакого разрешения этой игры, никакого исхода, никакой надежды для человеческого лица.
В воскресении Христа был один раз за всю мировую историю абсолютно отменен порядок
природы, был дан реальный пример преображения
мира.
После Христа история
мира пошла не по пути наименьшего сопротивления, как хотят думать позитивные историки, а по пути наибольшего сопротивления, по пути сопротивления всему греховному порядку
природы.
Святые аскеты должны были бросить вызов естественному порядку
природы, должны были совершить свой индивидуальный опыт победы над источником зла, опыт активного, а не пассивного страдания, чтоб история
мира могла продолжиться и завершиться.
В самой
природе мира что-то изменилось после аскетического подвига восточной христианской мистики;
мир подготовился к вселенскому пути воскресения.
В святых происходило индивидуальное обожение человеческой
природы; это обожение должно начаться в истории, чтобы привести
мир к обществу святых — благому результату мировой истории.
Страдание христианских святых было активно, а не пассивно: они бросали вызов законам
природы, они побеждали самые сильные страдания
мира, так как находили источник высшего бытия, перед которым всякое страдание ничтожно.
Неточные совпадения
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над
миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к
природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Верстах в трех от Кисловодска, в ущелье, где протекает Подкумок, есть скала, называемая Кольцом; это — ворота, образованные
природой; они подымаются на высоком холме, и заходящее солнце сквозь них бросает на
мир свой последний пламенный взгляд.
От
природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили в
мире и радости и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой
природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа религиозного настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о
мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».
Его гнал от обрыва ужас «падения» его сестры, его красавицы, подкошенного цветка, — а ревность, бешенство и более всего новая, неотразимая красота пробужденной Веры влекли опять к обрыву, на торжество любви, на этот праздник, который, кажется, торжествовал весь
мир, вся
природа.