Неточные совпадения
Мне особенно близок дуализм Канта, кантовское различение царства свободы и царства
природы, кантовское учение о свободе умопостигаемого характера и кантовские волюнтаризм, взгляд на
мир явлений, как отличный от того подлинного
мира, который он неудачно назвал
миром вещей в себе.
Бог и есть гарантия свободы личности от порабощения власти
природы и общества, царства кесаря,
мира объектности.
На этом пути происходит отчуждение человеческой
природы, выбрасывание её в объектный
мир, личность не находит себя.
Личность не порождается родовым космическим процессом, не рождается от отца и матери, она происходит от Бога, является из другого
мира; она свидетельствует о том, что человек есть точка пересечения двух
миров, что в нем происходит борьба духа и
природы, свободы и необходимости, независимости и зависимости.
Ошибка гуманизма была совсем не в том, что он слишком утверждал человека, что он толкал на путь человекобожества, как часто утверждалось в русской религиозной мысли, а в том, что он недостаточно, не до конца утверждал человека, что он не мог гарантировать независимость человека от
мира и заключал в себе опасность порабощения человека обществу и
природе.
Но в человеке есть божественный элемент, в нем есть как бы две
природы, в нем есть пересечение двух
миров, он несет в себе образ, который есть и образ человеческий и образ Божий и есть образ человеческий в меру того, как осуществляется образ Божий.
Авторитарному сознанию или авторитарному строю жизни нужно противополагать не разум, не
природу и не суверенное общество, а дух, т. е. свободу, духовное начало в человеке, образующее его личность и независимое от объективированной
природы и от объективированного логического
мира.
Бытие есть
природа, усия, оно принадлежит объективированному
миру, порожденному рационализацией.
Я буду употреблять слово «
природа» и не в смысле противоположения её культуре, цивилизации или сверхприродному, благодатному и не в старом смысле космоса или Божия творения и не в смысле исключительно пространственного материального
мира, отличного от души.
Природа в этом смысле есть
мир объективации, т. е. отчужденности, детерминированности, безличности.
Порабощенность и порабощающее состояние
мира, детерминизм
природы есть порождение объективации.
В объективированной
природе нельзя искать души
мира, внутренней жизни космоса, потому что она не есть подлинный
мир, но
мир в падшем состоянии,
мир порабощенный, отчужденный, обезличенный.
«Князь
мира сего» находится на крайних пределах объективации, экстериоризации и отчуждения человеческой
природы.
В революции происходит процесс объективации, отчуждение человеческой
природы в объектный
мир, в то время как настоящая и радикальная революция должна была бы быть победой над всякой объективацией и переходом в свободную субъективность.
Но
природа объективированного
мира такова, что в нем в новое всегда входит самое дурное старое Это иллюзия, что революция порывает со старым, оно является лишь в новом обличье.
Пол, через могущественное бессознательное влечение, приковывает человека к объективированному
миру, в котором царствуют детерминизм, необходимость, определяемость не изнутри, а извне, от человеческой
природы, изошедшей в объект.
Любовь, как было уже сказано, не принадлежит
миру объективации, объективированной
природы и объективированному обществу; она приходит как бы из другого
мира и есть прорыв в этом
мире, она принадлежит бесконечной субъективности,
миру свободы.
Это освобождение
природы из плена, освобождение и
мира животного, за который человек отвечает.
Неточные совпадения
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над
миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к
природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Верстах в трех от Кисловодска, в ущелье, где протекает Подкумок, есть скала, называемая Кольцом; это — ворота, образованные
природой; они подымаются на высоком холме, и заходящее солнце сквозь них бросает на
мир свой последний пламенный взгляд.
От
природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили в
мире и радости и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой
природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа религиозного настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о
мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».
Его гнал от обрыва ужас «падения» его сестры, его красавицы, подкошенного цветка, — а ревность, бешенство и более всего новая, неотразимая красота пробужденной Веры влекли опять к обрыву, на торжество любви, на этот праздник, который, кажется, торжествовал весь
мир, вся
природа.