Неточные совпадения
Все
эти печальные симптомы так характерны
для критических эпох.
Ни природа реальности, ни природа свободы, ни природа личности не могут быть постигнуты рационалистически, идеи
эти и предметы
эти вполне трансцендентны
для всякого рационалистического сознания, всегда представляют иррациональный остаток.
Даже германский идеализм начала XIX века, идеализм Фихте, Гегеля и Шеллинга, при всей своей творческой мощи не в силах был справиться с
этими роковыми
для всякой философии проблемами.
Гностики и теософы лучше метафизиков и философов, поскольку они требуют посвящения
для религиозного раскрытия истины, но и они «интеллигенты-отщепенцы» в мировом смысле
этого слова, оторванные от корней, живущие гипертрофией интеллекта, безблагодатные.
Для познания научного я утверждаю прагматический позитивизм,
для познания высшего — мистический реализм,
для критической гносеологии —
этой дурной метафизики — не остается места.
Положение
это совершенно неоспоримо
для истории умственной и духовной культуры Запада, особенно Германии.
Церковь может принять
это обвинение и с гордостью сказать: да, в Церкви христианской много языческого материализма и реализма, потому что в ней есть душа мира, та душа мира, которая в язычестве раскрывалась
для восприятия Логоса.
Для мистической философии проблема зла разрешима,
это ее пробный камень.
Да простит мне читатель интуитивно-афористическую форму изложения, преобладающую в
этой книге. Но форма
эта не случайно явилась и не выдумана, форма
эта внутренне неизбежна, она вытекает из основного устремления духа и не может быть иной.
Для меня вера есть знание, самое высшее и самое истинное знание, и странно было бы требовать, чтобы я дискурсивно и доказательно обосновывал и оправдывал свою веру, т. е. подчинял ее низшему и менее достоверному знанию.
Воинствующий рационализм так характерен
для второй половины XIX века, хотя позитивный дух
этого века значительно отличается от просветительного духа века XVIII.
Требование
это ведь не выполняется противниками религиозной веры и сторонниками веры позитивистической, социальной; их вера также не научна, не доказательна, не убедительна
для тех, у кого воля направлена в другую сторону.
На
этой почве совершается гносеологический кризис, который начался с призыва к Канту, а в дальнейшем своем развитии должен преодолеть и кантианство,
эту для многих элементарную школу, в которой научное знание защищают от скептицизма и лишают его абсолютной притязательности.
Кант так далеко заходит в своем рационализме, что
для него вся действительность, все живое бытие есть продукт знания, мышления: мир созидается категориями субъекта, и ничто не в силах из
этих тисков освободиться, ничего не является само по себе, независимо от того, что навязывается субъектом.
Гносеология сама по себе не в силах разрешить
этого вопроса; она может лишь констатировать, что знание всегда упирается в веру, дальнейшее же углубление возможно лишь
для метафизики.
Воля наша избрала данный нам в опыте мир, «
этот» мир, объектом своей любви, и он стал
для нас принудителен, стал навязчив.
Для религиозной веры не страшно, когда наука говорит, что по законам природы чудо невозможно, допущение чудесного нелепо; вера и сама
это хорошо знает, ей и не надо чуда, совершающегося в порядке природы и во исполнение ее законов.
Как
это ни парадоксально покажется, но нужно сказать, что именно христианство расчистило духовно почву
для развития научного естествознания и техники.
Процесс
этот имел огромное положительное значение и создал почву
для развития естествознания и техники.
Лучше положительной науке освободиться от метафизических предрасположений,
это лучше и
для науки, и
для метафизики.
Но
эта связь причины со следствием остается
для науки неосмысленной, неразумной.
И наука, и философия должны подчиниться свету религиозной веры не
для упразднения своих истин, а
для просветления
этих истин в полноте знания и жизни.
Это — страшный, убийственный рационализм,
для которого не только наука, знание, но и сам мир, само бытие есть результат рационализирования, суждения.
Все
это я постараюсь показать на разборе книги Лосского, который, с одной стороны, прокладывает тот новый путь, о котором мы говорим, а с другой — допускает одно недоразумение, очень опасное
для мистической гносеологии.
Этот методологический прием, заимствованный у критицистов, не только не обязателен
для Лосского, но, как мы увидим, внутренне
для него противоречив, так как его теория знания не пропедевтическая, а онтологическая и внутренне не может не быть таковой.
С
этим, как мы увидим ниже, связано
для Лосского большое затруднение, которое подкапывает всю его теорию восприятия.
Связь между S и P вовсе не производится и даже не воспроизводится познающим субъектом, она просто констатируется в восприятии ввиду того, что наличный объект S без всякого содействия со стороны познающего субъекта влечет за собой наличность также и объекта P, и
для обнаружения
этой связи в чистой форме нужен только анализ восприятия».
Для него ведь гносеологический вопрос есть вопрос об отношении бытия к бытию, а не мышления к бытию, и поэтому
это вопрос гносеологически-онтологический.
Этим открываются новые перспективы
для построения онтологической гносеологии.
И живет человеческий род, весь отравленный
этим трупным ядом своих предшественников, всех предыдущих поколений, всех человеческих лиц, так же жаждавших полноты жизни и совершенства; живет человек безумной мечтой победить смерть рождением, а не вечной жизнью, победить ужас прошлого и настоящего счастьем будущего,
для которого не сохранится ни один живой элемент прошлого.
Можно изучить точно данную комнату, установить закономерность
для действующих в ней сил, но правомерно ли отсюда заключить о том, что происходит во всем остальном мире и что произойдет, когда силы всего мира проникнут в
эту комнату.
Болезнь
эта прежде всего выразилась в том, что все стало временным, т. е. исчезающим и возникающим, умирающим и рождающимся; все стало пространственным и отчужденным в своих частях, тесным и далеким, требующим того же времени
для охватывания полноты бытия; стало материальным, т. е. тяжелым, подчиненным необходимости; все стало ограниченным и относительным; третье стало исключаться, ничто уже не может быть разом А и не-А, бытие стало бессмысленно логичным.
Христос был один, являлся всего раз на
этой земле, в
этой истории человечества; спасающее приобщение к Христу совершается
для каждого данного человека в
этой его жизни.
Земная жизнь человека и человечества лишилась бы всякого религиозного смысла, если бы
для каждого существа жизнь
эта не была неповторяемым делом спасения, если допустить возможность отложить дело спасения до новых форм существования (метемпсихоз) и перенести в другие миры.
Христианству чуждо отвлеченно-спиритуалистическое понимание бессмертия:
это религия воскресения плоти, и мировая плоть
для веры
этой имеет абсолютное значение.
Для восточных верований в метемпсихоз плоть человека не имеет никакого значения; душа человека может перейти в кошку, и потому нет смысла жизни, смысла земной истории, так как смысл
этот тесно связан с утверждением безусловного значения плоти.
Религиозный смысл
этой диалектики истории и составляет мою тему,
для которой я устанавливаю религиозно-философские посылки.
Человек ввергся в стихию звериного хаоса и мучительной историей, трудовым развитием, длительным процессом творчества должен выйти из
этого зверино-хаотического состояния, очеловечиться, стать во весь свой рост, освободиться из плена
для нового и окончательного избрания себе бытия в Боге или небытия вне Бога.
Процесс истории не есть прогрессирующее возвращение человечества к Богу по прямой линии, которое должно закончиться совершенством
этого мира: процесс истории двойствен; он есть подготовление к концу, в котором должно быть восстановлено творение в своей идее, в своем смысле, освобождено и очищено человечество и мир
для последнего выбора между добром и злом.
Ветхий Завет и пророки, язычество и греческая философия, восточные религии и античная культура — все
это было путем к Христу, всемирной подготовкой почвы
для явления Логоса во плоти.
Для греческого религиозного сознания мир был бессмысленным круговоротом играющих сил природы и не было никакого разрешения
этой игры, никакого исхода, никакой надежды
для человеческого лица.
Народ
этот был избран Богом
для исполнения провиденциального плана Своего и был всегда объектом особенного воздействия божественной благодати.
Избрание
это остается
для нас великой тайной, но оно помогает нам осмыслить мировую историю.
Кто был Христос и что Он
для нас,
это не умственный вопрос, не вопрос той или иной теории разума,
это вопрос нашего религиозного опыта, нашего религиозного восприятия, вопрос реального факта.
Христос не совершал чудес в истории, отверг
этот дьявольский соблазн, так как в свободе человека видел смысл истории, так как чудеса были бы насилием и не оставили бы места
для достоинства и заслуги любви к Христу.
Со стороны величайшее чудо истории не видно, неверующему нельзя доказать, что Христос воскрес, тут нет доказательного насилия, но тот, кто увидел
это чудо, кто поверил в него, тот знает, что мертвые встанут
для вечной жизни.
Христианская история, говорят, не удалась, христианство не осуществилось в истории, но сама
эта неудача, сама неосуществленность христианства поучительна
для понимания религиозного смысла истории, поддерживает истину христианских пророчеств.
Средние века, которые будут
для нас вечным поучением и ко многим сторонам которых мы неустанно должны возвращаться, особенно поучительны сочетанием небесной мечты с земной силой
этого мира, лежавшего еще во зле.
Этот трагизм христианской истории в том коренился, что христианская религия все еще не была полным откровением, что не наступили еще времена
для раскрытия положительной религиозной антропологии, монистической правды о земной судьбе человечества.
Богочеловек явился в мир; мистический акт искупления совершился, но богочеловеческий путь истории еще не был найден, все еще оставалось обширное поле
для подмены божеского человеческим,
для соблазнов князя
этого мира, который всегда охотно подсказывает, как лучше устроить мир, когда Дух Святой не вдохновляет еще человечества.
Элементы
этого же мира должны быть подготовлены
для вечности, плоть
этого мира и каждого существа в
этом мире должна стать нетленной.