Неточные совпадения
Свободная философия
есть философия
религиозная, философия интуитивная, философия сынов, а не пасынков.
Ныне
религиозная философия должна
быть выражением и творчеством жизни.
Ныне парадоксальность философствования может
быть верным отражением антиномичности
религиозной жизни.
Древнее питание философии
было питание
религиозное.
На
религиозном питании, на органической связи с народной жизнью
была основана философская мудрость Гераклита и Пифагора.
Острота проблемы, перед которой мы стоим, совсем не в том, должна или не должна философия
быть автономной и свободной (конечно, должна
быть автономной и свободной); острота проблемы в том, должна ли автономная и свободная философия сознать свободно необходимость
религиозного питания,
религиозной полноты опыта.
Философия может
быть лишь органической функцией
религиозной жизни.
Но
религиозный синтез не может
быть дан лишь в конце, лишь в результате аналитико-дифференцирующего процесса, лишь для будущих поколений, он дан и в начале, дан для всех живших и живущих, дан как истина, хранимая вселенской Церковью, как древняя мудрость.
В христианстве истина открывается младенцам, а не мудрым, и гнозис
есть плод
религиозной жизни.
Само познание
есть лишь функция
религиозной жизни.
Философия должна
быть органической функцией
религиозной жизни, а не прислужницей теологии — это разница огромная.
Философия не может и не должна
быть богословской апологетикой, она открывает истину, но открыть ее в силах лишь тогда, когда посвящена в тайны
религиозной жизни, когда приобщена к пути истины.
Философия, которая
будет искать своей пищи в
религиозном опыте, не только не
будет схоластикой, но именно она
будет противоположна всякой схоластике.
Схоластическое богословие и
есть разобщение с тайнами
религиозной жизни, оно свидетельствует о том, что опыт
религиозный иссяк, и подменяет опыт отвлеченным мышлением.
Философия, восстановившая свое жизненное,
религиозное питание, и
будет философия свободная; то
будет освобождением, а не порабощением философии.
Религиозная вера всегда
есть освобождение и спасение, только в этом ее смысл, и все, что связывает себя с
религиозной верой, в ней ищет питания, все то освобождается и спасается.
Не
религиозная философия должна
быть оправдана перед судом гносеологии, а гносеология должна
быть оправдана перед судом
религиозной философии.
Полная и цельная жизнь духа и
есть жизнь
религиозная, и потому гносеология требует
религиозного оправдания — не теологического, как и не метафизического, а
религиозного, т. е. жизненного.
У Джемса и Бергсона прагматическая точка зрения не
есть еще
религиозная, у Леруа она становится уже
религиозной.
Вот почему
религиозное восстановление духовной цельности в познании
есть не порабощение познающего разума, а его освобождение, раскрытие ему путей к истине, к бытию.
Но свободно должна сознать философия, что служить истине она может лишь тогда, когда
будет иметь
религиозное питание, когда «опыт» ее
будет обширнее и глубже того, которым пользуется рационализм, позитивизм и критицизм.
Сама идея Логоса
есть идея священной,
религиозной философии, она чужда философии полицейской, мирской.
Те, которые верят в миссию России, а в нее можно только верить, те всегда видели и всегда
будут видеть это призвание в творческом достижении
религиозного синтеза,
религиозного синтеза и в жизни и в сознании.
С
религиозными реальностями гностики
были разобщены, так как не принимали их иррационально.
По классическому и вечному определению веры, одинаково ценному и в
религиозном, и в научном отношении, вера
есть обличение вещей невидимых.
Философ должен
быть посвящен в тайны всенародной
религиозной жизни и в них искать опоры.
Вечное
религиозное выражение этой борьбы двух разумов дает Апостол Павел, когда говорит: «
Будь безумным, чтобы
быть мудрым», и еще: «Мудрость мира сего
есть безумие перед Богом».
Ведь, в сущности, магия может
быть признана таким же закономерным научным знанием, как и физика, и столь же отличным от всякой
религиозной веры.
Я приведу основной пример из
религиозной жизни, из которого ясна
будет и сущность чудесного, и сущность веры в ее отношении к знанию.
Религиозная философия видит, что противоположность знания и веры
есть лишь аберрация слабого зрения.
Истинная философия,
религиозная философия всегда открывает изначальную данность, но открытие этой изначальной данности
есть сложная работа вследствие помрачения, в котором мы живем.
Религиозная философия всегда
есть объяснение в любви, и слова ее не рационализированы, значение ее слов не номинальное.
Вся культура развивается из культа, это исторически и научно установлено; культ же
есть объективирование
религиозной мистики, и в нем нет никакой рационализации.
У рационалистов и метафизика
будет рационалистическая, но метафизика никогда не
была рационалистической у мыслителей
религиозных, у мыслителей-мистиков, прикасающихся к живой сущности бытия.
Того
религиозного духа, который
был у всех почти русских философов, у Лосского пока еще не видно.
Но думаю, что этот новый путь не может
быть отвлеченным, он органический, он соединит знание с верой, сделает философию сознательно
религиозной.
Воплощение смысла дано лишь в
религиозном откровении, и философия
религиозного откровения должна
быть откровенной
религиозной философией.
Возложить на Творца ответственность за зло творения
есть величайший из соблазнов духа зла, отравляющий источники
религиозной жизни.
Человек должен стать внутренне свободным, достойным свободы и вечной жизни, действительно перестать
быть рабом, а не надевать костюм свободного, не казаться могущественным: он должен сознать свой грех, в котором участвовал, и
религиозную связь свою с искуплением.
Всем этим я хочу сказать, что гносеология прежде всего должна
быть ориентирована на факте
религиозного откровения, а не на факте науки, как хотят неокантианцы.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна христианскому сознанию, так как противоречит
религиозному смыслу земной истории человечества, в которой совершается искупление и спасение мира, являлся Бог в конкретном образе человека, в которой Христос
был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
Земная жизнь человека и человечества лишилась бы всякого
религиозного смысла, если бы для каждого существа жизнь эта не
была неповторяемым делом спасения, если допустить возможность отложить дело спасения до новых форм существования (метемпсихоз) и перенести в другие миры.
Для
религиозного сознания ясно, что должна
быть создана космическая возможность спасения; человечество должно оплодотвориться божественной благодатью: в мире должен совершиться божественный акт искупления, победы над грехом, источником рабства, победы, по силе своей равной размерам содеянного преступления.
Но догматы
религиозного откровения могут
быть питанием
религиозной философии, значение которой отрицать
было бы мракобесием.
Но о Перво-Божестве ничего не может
быть сказано, оно невыразимо, отношение к нему уже сверхрелигиозно, само
религиозное отношение исчезает там, где прекращается драма действующих лиц, драма Отца, Сына и Духа и всех лиц творения.
Обычное сознание соединяет Перво-Божество с Богом Отцом, но ведь Бог Отец
есть одно из лиц мистической диалектики,
есть действующее лицо
религиозной драмы, а Перво-Божество лежит под и над этой диалектикой, не участвует в драме в качестве лица.
Для греческого
религиозного сознания мир
был бессмысленным круговоротом играющих сил природы и не
было никакого разрешения этой игры, никакого исхода, никакой надежды для человеческого лица.
Язычество
было необходимой, элементарной ступенью в процессе мирового откровения; без этой ступени никогда мир не пришел бы к христианскому сознанию; в язычестве
была неумирающая правда, правда божественности мировой души, божественности матери-земли, которая должна войти в дальнейшее развитие
религиозного сознания.
В язычестве
было ощущение первоначальной святости плоти и плотской жизни,
был здоровый
религиозный материализм, реалистическое чувство земли, но язычество
было бессильно перед тлением плоти всего мира, не могло так преобразить плоть, чтоб она стала вечной и совершенной, не могло вырвать из плоти грех и зло.
Мистика, как всегда,
была лишь переходным состоянием; она предшествовала эпохе сильного
религиозного света, которого в самой мистике еще не
было.
Неточные совпадения
Теперь Алексей Александрович намерен
был требовать: во-первых, чтобы составлена
была новая комиссия, которой поручено бы
было исследовать на месте состояние инородцев; во-вторых, если окажется, что положение инородцев действительно таково, каким оно является из имеющихся в руках комитета официальных данных, то чтобы
была назначена еще другая новая ученая комиссия для исследования причин этого безотрадного положения инородцев с точек зрения: а) политической, б) административной, в) экономической, г) этнографической, д) материальной и е)
религиозной; в-третьих, чтобы
были затребованы от враждебного министерства сведения о тех мерах, которые
были в последнее десятилетие приняты этим министерством для предотвращения тех невыгодных условий, в которых ныне находятся инородцы, и в-четвертых, наконец, чтобы
было потребовано от министерства объяснение о том, почему оно, как видно из доставленных в комитет сведений за №№ 17015 и 18308, от 5 декабря 1863 года и 7 июня 1864, действовало прямо противоположно смыслу коренного и органического закона, т…, ст. 18, и примечание в статье 36.
Третье: она
была религиозна и не как ребенок безотчетно религиозна и добра, какою
была, например, Кити; но жизнь ее
была основана на
религиозных убеждениях.
У него
была способность понимать искусство и верно, со вкусом подражать искусству, и он подумал, что у него
есть то самое, что нужно для художника, и, несколько времени поколебавшись, какой он выберет род живописи:
религиозный, исторический, жанр или реалистический, он принялся писать.
Быт инородцев
был исследован в политическом, административном, экономическом, этнографическом, материальном и
религиозном отношениях.
Долго еще находился Гриша в этом положении
религиозного восторга и импровизировал молитвы. То твердил он несколько раз сряду: «Господи помилуй», но каждый раз с новой силой и выражением; то говорил он: «Прости мя, господи, научи мя, что творить… научи мя, что творити, господи!» — с таким выражением, как будто ожидал сейчас же ответа на свои слова; то слышны
были одни жалобные рыдания… Он приподнялся на колени, сложил руки на груди и замолк.