Неточные совпадения
Не рационализированный, первичный, живой опыт и
есть сама безмерная и бесконечная жизнь до рационального распадения на субъект и
объект.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что познание
есть функция жизни, что возможность брачного познания основана на тождестве субъекта и
объекта, на раскрытии того же разума и той же бесконечной жизни в бытии, что и в познающем.
В этом только смысле можно сказать, что всякая теория познания имеет онтологический базис, т. е. не может уклониться от утверждения той истины, что познание
есть часть жизни, жизни, данной до рационалистического рассечения на субъект и
объект.
Эта утерянная связь субъекта с
объектом должна
быть не наивно, как в дни детства человечества, а сознательно восстановлена.
Величайшие философы, и христианские и языческие, те, для которых философия
была священной, признавали существование высшего, божественного разума — Логоса, в котором субъект и
объект тождественны, и открывали действие Логоса в человеке.
Логос
есть тождество субъекта и
объекта; в нем дана общность человека и космоса, микрокосма и макрокосма.
Всякая гносеология должна различать субъекта и
объекта, но это различение не
есть различение субъекта и бытия.
Бытие не
есть непременно
объект, как склонны утверждать критические идеалисты, оно в такой же мере и субъект.
Отношение познающего субъекта к познаваемому
объекту есть отношение внутри бытия, отношение бытия к бытию, а не «мышления» к «бытию» как противостоящих друг другу.
Вне церковного опыта субъект и
объект неизбежно остаются разорванными, разделенными и мышлением не могут
быть воссоединены.
Неудача Шеллинга тем объясняется, что он пытался чисто философски утвердить тождество субъекта и
объекта, в то время как тождество это должно
быть сначала утверждено религиозно, а потом уже формулировано церковной философией.
Только у познающего субъекта, оторванного от
объекта, отсеченного от бытия, может явиться соблазн
быть зеркалом, отражением действительности,
быть верной копией действительности.
Истинное познание какого-нибудь
объекта есть также и самопознание этого
объекта, этот
объект — также и субъект, субъект и
объект — тождественны.
Знание потому
есть жизнь самого бытия, и потому в самом бытии происходит то, что происходит в знании, потому так, что в познающем субъекте и в познаваемом
объекте, в мышлении и в бытии живет и действует тот же универсальный разум, Логос — начало божественное, возвышающееся над противоположностями.
Гносеология, в основе которой лежит идея Логоса, разума большого, объединяющего субъект и
объект,
будет не рационализмом и не иррационализмом, а сверхрационализмом.
Если вы творите совместно с Богом, то ваша философия, ваше искусство, ваша общественность не
будут рационализированы и умерщвлены, все останется живым, творческий акт
будет мистичен не только в своем источнике (в субъекте), но и в своих результатах (в
объекте).
Само разделение на субъект и
объект, из которого вырастает гносеологическая проблема, само аналитическое нахождение в субъекте различных формальных категорий
есть уже результат рационалистической отвлеченности, неорганичности мышления, болезненной разобщенности с живым бытием.
Но оба они одной крови, для обоих субъект
был безнадежно оторван от
объекта, оба сносились с живым миром через посредников, не знали непосредственного касания мышления бытию.
Опыт
есть сама жизнь во всей ее полноте и со всеми ее бесконечными возможностями; мышление
есть само бытие,
объект знания присутствует в знании своей действительностью.
Но в Логосе субъект и
объект тождественны; в мировой жизни Логоса акт познания
есть акт самой жизни, знание
есть бытие (знание
есть непременно бытие, но бытие не
есть непременно знание, как думал Гегель).
Значит, в процессе познания внешнего мира
объект трансцендентен в отношении к познающему я, но, несмотря на это, он остается имманентным самому процессу знания; следовательно, знание о внешнем мире
есть процесс, одною своею стороною разыгрывающий в мире не-я (материал знания), а другой стороной совершающийся в мире «я» (сравнивание)».
Лосский горячий и крайний сторонник имманентности всякого знания; для него знание
есть вхождение действительности в познающего, и потому трансцендентность знания
есть внутреннее противоречие, имманентность
объекта знания субъекту знания и само знание — одно и то же.
Познание наше болезненно не потому, что субъект конструирует
объект, опосредствывает, что опыт
есть лишь наше субъективное состояние или что знание
есть лишь копия, отражение действительности, причем наш познавательный механизм оказывается кривым зеркалом, а потому, что все бытие наше болезненно, что мир греховен, что все в мире разорвано.
Знание, в котором мы путем рефлексии констатируем субъект и
объект,
есть уже во всех смыслах нечто вторичное, производное, из самой жизни рожденное.
Происхождение и значение всех категорий не может
быть осмыслено углублением в субъект, так как тут проблема онтологическая, а не гносеологическая, и, чтобы понять хоть что-нибудь, гносеология должна стать сознательно онтологической, исходить из первоначальной данности бытия и его элементов, а не сознания, не субъекта, противоположного
объекту, не вторичного чего-то.
Само противоположение субъекта и
объекта, самоубийственное рационализирование всего живого в познании
есть, как мы видели, результат того же заболевания бытия, которое превратило его во временное, пространственное, материальное и логическое.
Народ этот
был избран Богом для исполнения провиденциального плана Своего и
был всегда
объектом особенного воздействия божественной благодати.
Для мирян, в которых не
было положительного зла, отравлявшего католическую иерархию, Христос не
был внутренним, оставался внешним; они подражали страданиям Христа, влюблялись в Христа, как во внешний
объект, но не принимали Христа внутрь себя.