Неточные совпадения
Если это и
будет автобиографией, то автобиографией философской, историей
духа и самосознания.
Эти части книги мне нужны
были для описания разных атмосфер, через которые я проходил в истории моего
духа.
Если глубина
духа и высшие достижения личности ничего наследственного в себе не заключают, то в душевных и душевно-телесных свойствах
есть много наследственного.
Но философия моя
была, как теперь говорят, экзистенциальна, она выражала борения моего
духа, она
была близка к жизни, жизни без кавычек.
Дух был у меня сильнее души.
Дух был здоров, душа же больная.
Было несоответствие между силой
духа и сравнительной слабостью душевных оболочек.
Но
были философы и писатели, которые особенно питали мою любовь к свободе
духа, подтверждали ее и помогали ее развитию во мне.
Мой бунт
есть бунт
духа и бунт личности, а не плоти и не коллектива.
Я никогда не мог примириться с внутренним поражением, мой
дух был направлен к внутренней победе.
Это
был поворот к
духу и обращение к духовности.
Поэтому я думаю, в противоположность господствующему мнению, что
дух есть революционное начало, материя же
есть начало реакционное.
Я говорил уже, что читал «Критику чистого разума» Канта и «Философию
духа» Гегеля, когда мне
было четырнадцать лет.
В юности мое отталкивание, а иногда и прямо вражда к академизму и к профессорскому
духу связаны еще с тем, что я
был революционером и даже университет представлялся мне выражением буржуазного
духа.
В этом проблематика Достоевского, Ибсена
была моей нравственной проблематикой, как и пережитое Белинским восстание против гегелевского мирового
духа, как некоторые мотивы Кирхегардта, которого я, впрочем, очень поздно узнал и не особенно люблю, как и борьба Л. Шестова против необходимых законов логики и этики, хотя и при ином отношении к познанию.
Поэтому у меня всегда
была вражда к монизму, к рационализму, к подавлению индивидуального общим, к господству универсального
духа и разума, к гладкому и благополучному оптимизму.
Это означает также примат
духа, который
есть не бытие, а свобода.
Сравнительно недавно, уже в изгнании, я написал вновь философию свободы под заглавием «Философия свободного
духа» (по-французски заглавие
было лучше: Esprit et liberté [«
Дух и свобода» (фр.).]).
Революционность, присущая моей природе,
есть прежде всего революционность духовная,
есть восстание
духа, то
есть свободы и смысла, против рабства и бессмыслицы мира.
У меня
было даже революционное восстание
духа против этих революций.
С П. Струве у меня
был момент близости, когда у него обнаружился поворот к
духу.
Но это значит, что мое подлинное дело
есть революция
духа, а не политики.
Я окончательно пришел к осознанию той истины, что
дух есть свобода и революция, материя же
есть необходимость и реакция, и она сообщает реакционный характер самим революциям.
Но когда я веду борьбу против насилия над свободой
духа, когда борюсь за попираемую ценность, то я бываю страшно нетерпим на этой почве и порываю с людьми, с которыми у меня
были дружеские связи.
То, что происходило во мне в предшествующие годы, соединение веяния
Духа с веянием Диониса, соответствовало многому из того, что я нашел в новой для меня петербургской атмосфере, но
были и различия, которые потом усилились.
Культурно-духовное движение того времени
было своеобразным русским романтизмом, оно менее всего
было классическим по своему
духу.
Так должна
была сложиться новая церковь Святого
Духа, в которой раскроется тайна плоти.
Путаница, по-моему, заключалась в том, что в действительности в истории христианства
было не недостаточно, а слишком много «плоти» и
было недостаточно
духа.
Новое религиозное сознание
есть религия
духа.
Пафос свободы и пафос личности, то
есть, в конце концов, пафос
духа, я всегда противополагал господствующей в начале XX века атмосфере.
И у самого Ницше
было взято не то, что у него
было главное — героический
дух Заратустры, притяжение горной высоты, своеобразная аскеза в перенесении страданий.
Дух есть свобода, а не аскетически-монашеское отрицание и умерщвление плоти.
Но эта реабилитация плоти и пола
была враждебна свободе, сталкивалась с достоинством личности как свободного
духа.
Между мной и Розановым и Мережковским
была бездна, потому что для меня основной проблемой
была проблема свободы и личности, то
есть проблема
духа, а не «плоти», которая находится во власти необходимости.
Но в остром столкновении Розанова с христианством я
был на стороне христианства, потому что это значило для меня
быть на стороне личности против рода, свободы
духа против объективированной магии плоти, в которой тонет образ человека.
В этом
духе был устроен всего один вечер на квартире у Н. М. Минского.
Он также по-своему ждал новой эпохи
Духа в христианстве, но
был связан и скован.
Но
был сильный элемент языческого возрождения,
дух эллинский
был сильнее библейского мессианского
духа.
Историческое откровение
есть лишь символизация мистерии
духа, и оно всегда ограничено состоянием сознания людей и социальной средой.
Все внешнее, все кажущееся извне данным
есть лишь символизация моего
духа, моего духовного пути и духовной борьбы.
Весь мир с его массивностью, его давлением на меня
есть лишь символика процессов
духа, лишь экстеориоризация, самоотчуждение и отяжеление
духа.
Бог открывает Себя миру, Он открывает Себя в пророках, в Сыне, в
Духе, в духовной высоте человека, но Бог не управляет этим миром, который
есть отпадение во внешнюю тьму.
Отречение от бесконечной свободы
духа было для меня отречением от Христа и от христианства, принятием соблазна Великого Инквизитора.
Возрождение внутри христианства
есть возрождение
духа пророческого и мессианского.
Историческое откровение символично,
есть символика
духа.
В отличие от святого Серафима, в котором действительно
были белые лучи, в старце Амвросии
было что-то унылое, в нем не
было веяния нового
духа.
Это и
будет чаемая эпоха
Духа.
Созерцание не
есть совершенная пассивность
духа, как часто думают.
Наоборот, я давно предвидел, что в революции
будет истреблена свобода и что победят в ней экстремистские и враждебные культуре и
духу элементы.
«И почему бы сие могло случиться, — говорили некоторые из иноков, сначала как бы и сожалея, — тело имел невеликое, сухое, к костям приросшее, откуда бы тут духу быть?» — «Значит, нарочно хотел Бог указать», — поспешно прибавляли другие, и мнение их принималось бесспорно и тотчас же, ибо опять-таки указывали, что если б и
быть духу естественно, как от всякого усопшего грешного, то все же изошел бы позднее, не с такою столь явною поспешностью, по крайности чрез сутки бы, а «этот естество предупредил», стало быть, тут никто как Бог и нарочитый перст его.
Неточные совпадения
Но как ни горька
была эта чаша, Беневоленский испил ее с бодрым
духом.
Но так как он все-таки
был сыном XVIII века, то в болтовне его нередко прорывался
дух исследования, который мог бы дать очень горькие плоды, если б он не
был в значительной степени смягчен
духом легкомыслия.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги
были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам
было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не
было ни слуху ни
духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Все в ней
было полно какого-то скромного и в то же время не безрасчетного изящества, начиная от
духов violettes de Parmes, [Пармские фиалки (франц.).] которым опрыскан
был ее платок, и кончая щегольскою перчаткой, обтягивавшей ее маленькую, аристократическую ручку.
Вынуждены
были позвать соседнего капитан-исправника, который и засвидетельствовал исшествие многомятежного
духа его".