Неточные совпадения
Ни одна из задач мировой войны не
может быть положительно разрешена, и прежде всего не
может быть разрешен восточный вопрос.
Но я не думал, что Азия
может окончательно возобладать над Европой, что сближение Востока и Запада
будет победой крайнего Востока и что свет христианской Европы
будет угасать.
Но осуществление мировых задач России не
может быть предоставлено произволу стихийных сил истории.
Русский народ почти уже готов
был примириться с тем, что управлять им и цивилизовать его
могут только немцы.
Никогда бахвальство не
было самосознанием, оно
может быть лишь полным затмением.
И истинным возрождением России
может быть лишь радикальное освобождение от всякого плена, от всякой подавленности и порабощенности внешнему, внеположному, инородному, т. е. раскрытие в себе внутренней мужественности, внутреннего света, духа царственного и творящего.
Все народы имеют свое призвание, свое назначение в мире, — но только один народ
может быть избран для мессианской цели.
Одного избранного народа Божьего не
может быть в христианском мире.
Христианское мессианское сознание не
может быть утверждением того, что один лишь русский народ имеет великое религиозное призвание, что он один — христианский народ, что он один избран для христианской судьбы и христианского удела, а все остальные народы — низшие, не христианские и лишены религиозного призвания.
Христианское мессианское сознание
может быть лишь сознанием того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое новое слово миру, как сказал его уже мир латинский и мир германский.
Русское самосознание не
может быть ни славянофильским, ни западническим, так как обе эти формы означают несовершеннолетие русского народа, его незрелость для жизни мировой, для мировой роли.
На Западе не
может быть западничества, там невозможна эта мечта о Западе, как о каком-то высшем состоянии.
Русский мессианизм не
может быть связан с Россией бытовой, инертно-косной, Россией, отяжелевшей в своей национальной плоти, с Россией, охраняющей обрядоверие, с русскими — довольными своим градом, градом языческим, и страшащимися града грядущего.
Но плоть и кровь не наследуют вечности, и вечной
может быть лишь Россия духа.
Россия духа
может быть раскрыта лишь путем мужественной жертвы жизнью в животной теплоте коллективной родовой плоти.
Тайна России
может быть разгадана лишь освобождением ее от искажающего рабства у темных стихий.
И тогда возрождение России к новой жизни
может быть связано лишь с мужественными, активными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри человека и народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и порабощающей.
В России откровение человека
может быть лишь религиозным откровением, лишь раскрытием внутреннего, а не внешнего человека, Христа внутри.
Раскрытие мужественного духа в России не
может быть прививкой к ней серединной западной культуры.
Русская культура
может быть лишь конечной, лишь выходом за грани культуры.
Все заключено в органической жизни слов и от них не
может быть оторвано.
История образования русской государственности, величайшей в мире государственности, столь непостижимая в жизни безгосударственного русского народа,
может быть понята из этой тайны.
Русское возрождение не
может быть возрождением славянофильства, оно
будет концом и старого славянофильства и старого западничества, началом новой жизни и нового осознания.
Противление Розанова христианству
может быть сопоставлено лишь с противлением Ницше, но с той разницей, что в глубине своего духа Ницше ближе ко Христу, чем Розанов, даже в том случае, когда он берет под свою защиту православие.
Смысл этот
может быть лишь в выковывании мужественного, активного духа в русском народе, в выходе из женственной пассивности.
Вопрос о мировой роли России, о ее судьбе приобретает огромное значение, он не
может быть растворен в вопросе о народном благе, о социальной справедливости и т. п. вопросах.
Единственный общественный слой, который
мог быть опорой старой власти, ускользает из-под ее ног.
Отставка его не
могла быть результатом столкновения с правой и даже реакционной политикой.
Но А. Д. Самарин столкнулся с темным, иррациональным началом в церковной жизни, в точке скрепления церкви и государства, с влияниями, которые не
могут быть даже названы реакционными, так как для них нет никакого разумного имени.
А вот и обратная сторона парадокса: западники оставались азиатами, их сознание
было детское, они относились к европейской культуре так, как
могли относиться только люди, совершенно чуждые ей, для которых европейская культура
есть мечта о далеком, а не внутренняя их сущность.
Подлинное национальное сознание
может быть лишь творческим, оно обращено вперед, а не назад.
Самобытность не
может быть связана с слабостью, неразвитостью, с недостатками.
Самобытность, которая
может быть сохранена лишь прикреплением ее к отсталым и элементарным материальным формам, ничего не стоит, и на ней ничего нельзя основать.
Высококультурный слой
может быть так же народен, как и глубинный подземный слой народной жизни.
Истинный центр всегда ведь
может быть обретен лишь внутри человека, а не вне его.
Народная жизнь не
может быть монополией какого-нибудь слоя или класса.
Централизм реакционный и централизм революционный
могут быть в одинаковом несоответствии с тем, что совершается в глубине России, в недрах народной жизни.
Леонтьев говорит, что русский человек
может быть святым, но не
может быть честным.
Святость
есть удел немногих, она не
может быть путем для человека.
Русский человек
может быть отчаянным мошенником и преступником, но в глубине души он благоговеет перед святостью и ищет спасения у святых, у их посредничества.
Это значит также, что русский человек должен выйти из того состояния, когда он
может быть святым, но не
может быть честным.
Первоначальная органическая целостность не
может быть сохранена и перенесена в высший тип духовности, без мучительного дифференцирующего процесса, без отпадения и секуляризации.
Своеобразие и оригинальность русской души не
может быть убита мыслью.
Общественность не
может уже
быть оторванной и изолированной от жизни космической, от энергий, которые переливаются в нее из всех планов космоса.
Национальность и борьба за ее бытие и развитие не означает раздора в человечестве и с человечеством и не
может быть в принципе связываема с несовершенным, не пришедшим к единому состоянием человечества, подлежащим исчезновению при наступлении совершенного единства.
Дарвин
мог быть только англичанином, а Гельмгольц — характерный немец.
Национальное и общечеловеческое в культуре не
может быть противопоставляемо.
Даже формальное отрицание национальности
может быть национальным.
Истина о положительной связи национальности и человечества
может быть выражена и с другой, противоположной стороны.
Национализм
может быть укреплен на самой позитивной почве, и обосновать его можно биологически.
Я знал красавиц недоступных, // Холодных, чистых, как зима, // Неумолимых, неподкупных, // Непостижимых для ума; // Дивился я их спеси модной, // Их добродетели природной, // И, признаюсь, от них бежал, // И, мнится, с ужасом читал // Над их бровями надпись ада: // Оставь надежду навсегда. // Внушать любовь для них беда, // Пугать людей для них отрада. //
Быть может, на брегах Невы // Подобных дам видали вы.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я
был счастлив, сударыня, если б
мог прижать вас в свои объятия.
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я не
ем? Отчего же я, черт возьми, не
могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я?
Аммос Федорович. А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник, а
может быть, и того еще хуже.
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не
может их выдержать, не так ли?
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не
было, что
может все сделать, все, все, все!