Неточные совпадения
Такие идеологи государственности, как Катков или Чичерин,
всегда казались
не русскими, какими-то иностранцами на русской почве, как иностранной,
не русской
всегда казалась бюрократия, занимавшаяся государственными делами —
не русским занятием.
Русский народ
не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он
всегда ждет жениха, мужа, властелина.
Государственная власть
всегда была внешним, а
не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она
не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте.
Русское национальное самомнение
всегда выражается в том, что Россия почитает себя
не только самой христианской, но и единственной христианской страной в мире.
Славянофилы и Достоевский
всегда противополагали внутреннюю свободу русского народа, его органическую, религиозную свободу, которую он
не уступит ни за какие блага мира, внутренней несвободе западных народов, их порабощенности внешним.
Вл. Соловьев
всегда чувствовал себя
не обывателем и мещанином этой земли, а лишь пришельцем и странником,
не имеющим своего дома.
Почвенные слои наши лишены правосознания и даже достоинства,
не хотят самодеятельности и активности,
всегда полагаются на то, что другие все за них сделают.
Мужественное начало
всегда ожидается извне, личное начало
не раскрывается в самом русском народе.
В терминах философских это значит, что Россия
всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а
не имманентным, привходящим извне.
Поэтому же трудно русским создавать относительную культуру, которая
всегда есть дело предпоследнее, а
не последнее.
В России в силу религиозного ее характера,
всегда устремленного к абсолютному и конечному, человеческое начало
не может раскрыться в форме гуманизма, т. е. безрелигиозно.
Розанов, как и наши радикалы, безнадежно смешивает государство с правительством и думает, что государство — это
всегда «они», а
не «мы».
«Пятном на славянофильстве было то, что они за официальностью
не видели сердца, которое
всегда билось.
Каждая строка Розанова свидетельствует о том, что в нем
не произошло никакого переворота, что он остался таким же язычником, беззащитным против смерти, как и
всегда был, столь же полярно противоположным всему Христову.
Но ведь это он
всегда любил в православии и
всегда жил в этой коллективной животной теплоте, —
не любил он и
не мог принять лишь Христа.
И это объясняется прежде всего тем, что традиционное сознание интеллигенции никогда
не было обращено к исторически-конкретному,
всегда жило отвлеченными категориями и оценками.
В радикальном западничестве русской интеллигенции
всегда было очень много
не только совершенно русского, чуждого Западу, но и совершенно азиатского.
Всегда было слабо у русских сознание личных прав и
не развита была самодеятельность классов и групп.
И вот духовная энергия русского человека вошла внутрь, в созерцание, в душевность, она
не могла обратиться к истории,
всегда связанной с оформлением, с путем, в котором обозначены границы.
Но и в славянофильстве и в народничестве
всегда была значительная доля утопизма централистических идеологий, и эти обращенные к народной жизни идейные течения
не покрывали всей необъятности и огромности русской народной жизни.
Истинный центр
всегда ведь может быть обретен лишь внутри человека, а
не вне его.
На поверхности национальной жизни
всегда будут существовать духовные центры, но
не должно это носить характера духовной бюрократизации жизни.
Русский человек совсем и
не помышляет о том, чтобы святость стала внутренним началом, преображающим его жизнь, она
всегда действует на него извне.
Дуалистическое религиозное и моральное воспитание,
всегда призывавшее исключительно к смирению и никогда
не призывавшее к чести, пренебрегавшее чисто человеческим началом, чисто человеческой активностью и человеческим достоинством,
всегда разлагавшее человека на ангельско-небесное и зверино-земное, косвенно сказалось теперь, во время войны.
Русская интеллигенция
всегда исповедовала какие-нибудь доктрины, вмещающиеся в карманный катехизис, и утопии, обещающие легкий и упрощенный способ всеобщего спасения, но
не любила и боялась самоценной творческой мысли, перед которой раскрывались бы бесконечно сложные перспективы.
Мысль родовая, мысль, связанная со стихийностью земли,
всегда душевная, а
не духовная мысль.
И мышление русских революционеров
всегда протекало в атмосфере душевности, а
не духовности.
Поэтому невозможен уже социальный утопизм,
всегда основанный на упрощенном мышлении об общественной жизни, на рационализации ее,
не желающий знать иррациональных космических сил.
У нас даже сложилось убеждение, что общественным деятелям вовсе и
не нужны идеи или нужен минимальный их запас, который
всегда можно найти в складках традиционной, давно охлажденной, статически-окостеневшей мысли.
Культура никогда
не была и никогда
не будет отвлеченно-человеческой, она
всегда конкретно-человеческая, т. е. национальная, индивидуально-народная и лишь в таком своем качестве восходящая до общечеловечности.
Мессианизм
не терпит сосуществования, он — единственный,
всегда вселенский по своему притязанию.
Национальный организм,
всегда представляющий собой бытие партикуляристическое, а
не универсальное,
не вмещает в себе вселенского, всечеловеческого духа, но имеет претензию быть всем и все поглощать.
У нас
не было здорового национального сознания и национального чувства,
всегда был какой-то надрыв,
всегда эксцессы самоутверждения или самоотрицания.
Не случайно, что пожар мировой войны начался с Балкан, и оттуда
всегда шла угроза европейскому миру.
Угнетенные национальности считали нужным брать под свою защиту, но вдохновляла
всегда космополитическая идея, творческих национальных задач
не признавали.
Слишком многое
не принимается во внимание в социальных утопиях,
всегда основанных на упрощении и искусственной изоляции.
Всегда существовал эндосмос и экзосмос между человеческой общественностью и космической жизнью, но это
не было достаточно сознано человеком, и он искусственно замыкался, спасаясь от бесконечности в своей ограниченности.
Труд этот
не должен быть рабски прикреплен к земле, к ее ограниченному пространству, он
всегда должен иметь мировые перспективы.
Но мировая война имеет символический смысл для тех, которые
всегда предвидели действие скрытых,
не поддающихся рационализации, космических сил.
В складе польской души русских
всегда поражает условная элегантность и сладость, недостаток простоты и прямоты и отталкивает чувство превосходства и презрения, от которых
не свободны поляки.
Настоящий, глубокий немец
всегда хочет, отвергнув мир, как что-то догматически навязанное и критически
не проверенное, воссоздать его из себя, из своего духа, из своей воли и чувства.
Другие народы немец никогда
не ощущает братски, как равные перед Богом, с принятием их души, он
всегда их ощущает, как беспорядок, хаос, тьму, и только самого себя ощущает немец, как единственный источник порядка, организованности и света, культуры для этих несчастных народов.
Такова природа всякого материального насилия, — оно
всегда вторично, а
не первично.
Просыпающаяся, подымающаяся и сознающая себя личность
всегда жестока в отношении к окружающей ее среде и господствующей в ней системе приспособления, она
не может
не причинять боли.
Эта пассивная доброта,
всегда готовая уступить и отдать всякую ценность,
не может быть признана таким уж высоким качеством.
Эта борьба за национальное бытие —
не утилитарная борьба, она
всегда есть борьба за ценность, за творческую силу, а
не за элементарный факт жизни,
не за простые интересы.
Нам, русским, необходимо духовное воодушевление на почве осознания великих исторических задач, борьба за повышение ценности нашего бытия в мире, за наш дух, а
не на почве того сознания, что немцы злодеи и безнравственны, а мы
всегда правы и нравственно выше всех.
Яркие творческие индивидуальности
всегда ведь обращены к мировому, к «историческому», а
не к «частному».
В делах этого мира
всегда ведь царит относительность, а
не абсолютность, и в них все конкретно, а
не отвлеченно.
Социал-демократы
не верят в абсолютное, — в философии, в религии они
всегда за относительное.