Неточные совпадения
Душа России не покрывается никакими доктринами.
Подойти к разгадке тайны, сокрытой в
душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость.
Русская
душа хочет священной общественности, богоизбранной власти.
Здесь скрыта тайна русской истории и русской
души.
Можно установить неисчислимое количество тезисов и антитезисов о русском национальном характере, вскрыть много противоречий в русской
душе.
Достоевский, по которому можно изучать
душу России, в своей потрясающей легенде о Великом Инквизиторе был провозвестником такой дерзновенной и бесконечной свободы во Христе, какой никто еще в мире не решался утверждать.
Русской
душе не сидится на месте, это не мещанская
душа, не местная
душа.
В России, в
душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание невидимого града Китежа, незримого дома.
Перед русской
душой открываются дали, и нет очерченного горизонта перед духовными ее очами.
Русская
душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни.
Душа эта поглощена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни.
Есть мятежность, непокорность в русской
душе, неутолимость и неудовлетворимость ничем временным, относительным и условным.
Таков один из тезисов о
душе России.
И здесь, как и везде, в вопросе о свободе и рабстве
души России, о ее странничестве и ее неподвижности, мы сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного.
Давно уже германизм проникал в недра России, незаметно германизировал русскую государственность и русскую культуру, управлял телом и
душой России.
Пророчественная русская
душа чувствует себя пронизанной мистическими токами.
Душа России — не буржуазная
душа, —
душа, не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это можно любить ее бесконечно.
Есть тайна особенной судьбы в том, что Россия с ее аскетической
душой должна быть великой и могущественной.
Но антиномия русского бытия должна быть перенесена внутрь русской
души, которая станет мужественно-жертвенной, в себе самой изживающей таинственную свою судьбу.
В ослепительной жизни слов он дает сырье своей
души, без всякого выбора, без всякой обработки.
Это замечательное описание дает ощущение прикосновения если не к «тайне мира и истории», как претендует Розанов, то к какой-то тайне русской истории и русской
души.
Женственность Розанова, так художественно переданная, есть также женственность
души русского народа.
Но с не меньшим основанием можно было бы утверждать, что русская
душа — мятежная, ищущая,
душа странническая, взыскующая нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным.
«Ему было любо государство в самих казнях, — ибо, казня, государство видело в нем
душу и человека, а не игрушку, с которой позабавиться.
Есть документы его
души: «Уединенное» и «Опавшие листья», которые он сам опубликовал для мира.
Ни Маркс, ни Бюхнер никогда не сидели глубоко в русской
душе, они заполняли лишь поверхностное сознание.
Великая беда русской
души в том же, в чем беда и самого Розанова, — в женственной пассивности, переходящей в «бабье», в недостатке мужественности, в склонности к браку с чужим и чуждым мужем.
По крылатому слову Розанова, «русская
душа испугана грехом», и я бы прибавил, что она им ушиблена и придавлена.
И думается, что для великой миссии русского народа в мире останется существенной та великая христианская истина, что
душа человеческая стоит больше, чем все царства и все миры…
Русская
душа не мирится с поклонением бессмысленной, безнравственной и безбожной силе, она не принимает истории, как природной необходимости.
Мы должны раскрыть свою
душу и свое сознание для конкретной и многообразной исторической действительности, обладающей своими специфическими ценностями.
Душа не раскрывается перед многообразной исторической действительностью, и энергия мысли не работает над новыми творческими задачами, поставленными жизнью и историей.
Душа русской интеллигенции отвращается от него и не хочет видеть даже доли правды, заключенной в нем.
Но в
душе русской интеллигенции есть своя непреходящая ценность, и эта ценность — глубоко русская.
Но Россия новая, грядущая имеет связь с другими, глубокими началами народной жизни, с
душой России, и потому Россия не может погибнуть.
В первом номере журнала «Летопись» напечатана очень характерная статья М. Горького «Две
души», которая, по-видимому, определяет направление нового журнала.
Именно крайнее русское западничество и есть явление азиатской
души.
Поистине в русской
душе есть «азиатские наслоения», и они очень всегда чувствуются в радикальном западничестве горьковского типа.
Старинная культурная европейская
душа не может идолопоклонствовать перед европейской культурой и не может презирать культуру Востока.
Только темная еще азиатская
душа, не ощутившая в своей крови и в своем духе прививок старой европейской культуры, может обоготворять дух европейской культуры, как совершенный, единый и единственный.
Русская
душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами, она утопает и растворяется в этой необъятности.
Оформление своей
души и оформление своего творчества затруднено было для русского человека.
Гений формы — не русский гений, он с трудом совмещается с властью пространств над
душой.
Но необъятные пространства России тяжелым гнетом легли на
душу русского народа.
Русская
душа ушиблена ширью, она не видит границ, и эта безгранность не освобождает, а порабощает ее.
Эти необъятные русские пространства находятся и внутри русской
души и имеют над ней огромную власть.
И в собственной
душе чувствует он необъятность, с которой трудно ему справиться.
Это — география русской
души.
В русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего свою энергию на небольшом пространстве
души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени, интенсивности культуры.
Власть шири над русской
душой порождает целый ряд русских качеств и русских недостатков.
Неточные совпадения
Лука Лукич. Не могу, не могу, господа. Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со мною одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто и
души нет и язык как в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
Переход от страха к радости, от низости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями
души.
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты
души предложил.
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни
душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
«Спешу уведомить тебя,
душа Тряпичкин, какие со мной чудеса.