Неточные совпадения
Учителя церкви отождествляли «
мир» со
злыми страстями.
Путь освобождения от «
мира» для творчества новой жизни и есть путь освобождения от греха, преодоление
зла, собирание сил духа для жизни божественной.
«
Мир» есть
зло, он безбожен и не Богом сотворен.
Религиозный опыт до конца изживает
мир как совершенно внебожественный и как совершенно божественный, изживает
зло как отпадение от божественного смысла и как имеющее имманентный смысл в процессе мирового развития.
Поразителен парадокс религиозной жизни: крайний трансцендентизм порождает оппортунистическое приспособление, сделки со
злом «
мира», зрелый имманентизм порождает волю к радикальному выходу в Божественную жизнь духа, радикальному преодолению «
мира».
Зрелый имманентизм освобождает от подавленности
злом «
мира».
«
Мир сей» есть плен у
зла, выпадение из божественной жизни, «
мир» должен быть побежден.
Но к
злу, к «
миру сему», к рабству и распаду при этом может быть беспощадное отношение.
Поэтому, будучи монистом и имманентистом в последней глубине мистического опыта, веря в божественность
мира, во внутреннюю божественность мирового процесса, в небесность всего земного, в божественность лика человеческого, я в пути утверждаю расщепление, дуализм свободы и необходимости, Бога, божественной жизни и «
мира», мировой данности, добра и
зла, трансцендентного и имманентного.
Нарушение иерархического места человека в
мире всегда порождает
зло и рабство.
Творчество не есть только борьба со
злом и грехом — оно создает иной
мир, продолжает дело творения.
Закон начинает борьбу со
злом и грехом, искупление завершает эту борьбу, в творчестве же свободном и дерзновенном призван человек творить
мир новый и небывалый, продолжать творенье Божье.
Одинаково истинно как то, что существует в
мире темный источник
зла, так и то, что
зла нет в последнем смысле.
Отношение к «
миру» в христианстве было послушанием, доведенным до послушания
злу, и не могло еще быть космическим творчеством.
Ибо всякое
зло есть прикованность к этому «
миру», к его страстям и его тяжести.
Но творческого дерзновения новой мировой эпохи нет ни в чудесных рассказах Вилье де Лиль-Адана, ни в стихах Верлена, ни в
злом гневе Л. Блуа против буржуазного
мира.
Христианская мораль во имя послушания тяготе
мира оправдывает
мир таким, какой он есть,
мир, во
зле лежащий.
Нехорошо слишком возвышаться над
злом и уродством
мира.
Но природа «политики», общественной практики этого
мира всего менее творческая и свободная, она возникает из
злой необходимости и является послушанием последствиям
зла.
Коренная ложь всякой «политики» в том, что она выдает себя за творчество нового общения, в то время как она есть лишь выражение старой разобщенности, некосмичности
мира, приспособление к
злой необходимости.
В сущности, старохристианский, православный и католический, угол зрения на
мир исключает возможность борьбы со
злом в
мире, с неправдой и несправедливостью в миропорядке, ибо мирочувствие это признает лишь грех и его роковые последствия, но не признает противостоящего человека
злу, несправедливости в земных положениях людей, в строе жизни.
Чтобы бороться воинственно со
злом и неправдой, чтобы революционизировать жизнь, создавать жизнь новую, для этого нужно признать самостоятельный источник
зла и порабощения в
мире [В христианстве было разработано учение о грехе, его последствиях и избавлении от него, но совсем не было раскрыто учение о
зле как начале самобытном.
В
мире есть не только грех и его справедливые последствия, но также
зло и его несправедливые последствия.
К. Леонтьев точно хочет
зла как оправдания апокалиптических пророчеств, как доказательства силы князя
мира сего, как доказательства негодности этого
мира.].
До конечной победы над
злом, до преображения этого
мира в новую землю и новое небо дух воинственный не может и не должен быть истреблен в сердце человеческом.
Намереваясь без сопротивления переносить все направленные на нас нападения, мы, между тем, с своей стороны, намерены не переставая нападать на
зло мира, где бы оно ни было, вверху или внизу, в области политической, административной или религиозной, стремясь всеми возможными для нас средствами к осуществлению того, чтобы царства земные слились в одно царство господа нашего Иисуса Христа.
Неточные совпадения
«И как они все сильны и здоровы физически, — подумал Алексей Александрович, глядя на могучего с расчесанными душистыми бакенбардами камергера и на красную шею затянутого в мундире князя, мимо которых ему надо было пройти. — Справедливо сказано, что всё в
мире есть
зло», подумал он, косясь еще раз на икры камергера.
Он мог бы чувства обнаружить, // А не щетиниться, как зверь; // Он должен был обезоружить // Младое сердце. «Но теперь // Уж поздно; время улетело… // К тому ж — он мыслит — в это дело // Вмешался старый дуэлист; // Он
зол, он сплетник, он речист… // Конечно, быть должно презренье // Ценой его забавных слов, // Но шепот, хохотня глупцов…» // И вот общественное мненье! // Пружина чести, наш кумир! // И вот на чем вертится
мир!
— В нашей воле отойти ото
зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел
мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
«Одиночество. Один во всем
мире. Затискан в какое-то идиотское логовище. Один в
мире образно и линейно оформленных ощущений моих, в
мире злой игры мысли моей. Леонид Андреев — прав: быть может, мысль — болезнь материи…»
— Он, как Толстой, ищет веры, а не истины. Свободно мыслить о истине можно лишь тогда, когда
мир опустошен: убери из него все — все вещи, явления и все твои желания, кроме одного: познать мысль в ее сущности. Они оба мыслят о человеке, о боге, добре и
зле, а это — лишь точки отправления на поиски вечной, все решающей истины…