Неточные совпадения
Все
внешнее, предметное, материальное есть лишь символизация свершающегося в глубине духа, в
Человеке.
Все попытки
внешнего познания мира, без погружения в глубь
человека, давали лишь знание поверхности вещей.
Позитивизм был крайним выражением стремления не только постигнуть мир
внешним путем, уходящим как можно дальше от внутреннего
человека, но и самого
человека поставить в ряд
внешних вещей мира.
Если
человек будет сознавать себя одной из
внешних, объективированных вещей мира, то он не может быть активным познающим субъектом, для него невозможна философия.
Эмпиризм и позитивизм делают основой философствования частные и низшие сферы ощущений и
внешнего опыта, дробя дух
человека.
Философия и есть внутреннее познание мира через
человека, в то время как наука есть
внешнее познание мира вне
человека.
Утеряв свою солнечность,
человек впал в солнцепоклонство и огнепоклонство, сделал себе бога из
внешнего солнца.
И новым лишь падением
человека было бы ожидание и требование, чтобы сам Бог за него совершил этот переход, чтобы творческое откровение совершалось не по внутренней свободе
человека, а по одной
внешней помощи Божьей.
И помощь
человеку Искупителя-Богочеловека есть не
внешняя для
человека помощь, чуждая его природе, а внутренняя ему помощь, раскрывающая его собственную богоподобную, причастную к божественной жизни природу, внутренний подъем
человека.
Это — жизнь в Духе, а не в мире, жизнь, духовно свободная от реакций на мир и мирское [Это и есть медитация, духовная сосредоточенность, освобождающая
человека от
внешнего и призрачного «мира».].
В ложном иерархизме оценивается не внутренний
человек и не подлинные его качества, а
человек внешний и его буржуазное положение в мире.
Демократизм механически уравнивает все качественное и индивидуальное, истребляет внутреннего
человека во имя
человека внешнего.
Но эта абсолютная ценность души, или внутреннего
человека, не только ничего общего не имеет с механическим уравнительным равенством — она глубоко ему враждебна, ибо механическое, уравнивающее равенство отрицает душу и истребляет внутреннего
человека во имя
внешнего социального положения.
Лишь подлинный аристократизм, аристократизм внутреннего
человека, а не
внешнего, буржуазного положения может быть динамическим, творчески-революционным началом.
В ней гибнет внутренний
человек, подменяется
внешним, автоматическим
человеком [Это глубоко понимает Э. Карпентер.].
В мистике во все времена раскрывался мир внутреннего
человека и противостоял миру
человека внешнего.
Человек, о котором учит психология, все еще —
внешний, а не внутренний
человек.
Догматы мертвеют и вырождаются во
внешний авторитет, когда теряются их мистические истоки, когда они воспринимаются
внешним, а не внутренним
человеком, переживаются телесно и душевно, а не духовно.
Христианство — мистика внутреннего
человека, и христианство — всемирно-историческое приспособление
человека внешнего, ведомого к высшим целям.
Ныне мир переходит к высшей духовной жизни, и осознает
человек окончательно, что церковь не может иметь физической плоти, а может иметь лишь плоть духовную [Та концепция церкви, которая была у Хомякова, церкви как органической соборной жизни в свободе и любви, не имеющей никаких
внешних признаков и критериев, в сущности, должна отрицать физическую плоть церкви, историческую материю православия.
Внутренний и абсолютный
человек скрыт за
внешним и эволюционно-составным
человеком.
А христианское человечество само священное предание церкви, в котором человечество вечно творит в Духе, превратило в статическую,
внешнюю для
человека вещь.
Неточные совпадения
Два
человека, муж и любовник, были для нее двумя центрами жизни, и без помощи
внешних чувств она чувствовала их близость.
Но она слишком была проста и невинна, чтоб уметь прекратить этот разговор, и даже для того, чтобы скрыть то
внешнее удовольствие, которое доставляло ей очевидное внимание этого молодого
человека.
Чуть-чуть же
человек развитой и бывалый, непременно и по возможности, старается сознаться во всех
внешних и неустранимых фактах; только причины им другие подыскивает, черту такую свою, особенную и неожиданную, ввернет, которая совершенно им другое значение придаст и в другом свете их выставит.
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и чувство личное — месть за его мать. Проводится в жизнь лозунг Циммервальда: превратить войну с
внешним врагом в гражданскую войну, внутри страны. Это значит: предать страну, разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но дело не в
человеке, а в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
Но бывать у нее он считал полезным, потому что у нее, вечерами, собиралось все больше
людей, испуганных событиями на фронтах, тревога их росла, и постепенно к страху пред силою
внешнего врага присоединялся страх пред возможностью революции.