Мысли его были направлены не на
сущность веры, — она признавалась аксиомой, — а на опровержение тех возражений, которые делались по отношению ее внешних форм.
Между прочим, высказывая в этих вопросах мысль о том, что словесное выражение
сущности веры, которое требовалось церковью и отступление от которого считалось ересью, никогда не могло вполне покрывать самого миросозерцания верующего и что потому требование выражения веры известными словами и производило ереси, он в вопросе 21-м и 33-м говорит:
Из этого-то непонимания
сущности веры и вытекает то странное желание людей — сделать так, чтобы поверить в то, что жить по учению Христа лучше, тогда как всеми силами души, согласно с верой в благо личной жизни, им хочется жить противно этому учению.
То же, что сказано, что я «посвятил свою литературную деятельность и данный мне от бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви» и т. д., и что «я в своих сочинениях и письмах, во множестве рассеваемых мною так же, как и учениками моими, по всему свету, в особенности же в пределах дорогого отечества нашего, проповедую с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов православной церкви и самой
сущности веры христианской», — то это несправедливо.
Неточные совпадения
«В
сущности, все эти умники — люди скучные. И — фальшивые, — заставлял себя думать Самгин, чувствуя, что им снова овладевает настроение пережитой ночи. — В душе каждого из них, под словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие между ними и мной только в том, что они умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет ни твердой
веры, ни устойчивого неверия».
— Он, как Толстой, ищет
веры, а не истины. Свободно мыслить о истине можно лишь тогда, когда мир опустошен: убери из него все — все вещи, явления и все твои желания, кроме одного: познать мысль в ее
сущности. Они оба мыслят о человеке, о боге, добре и зле, а это — лишь точки отправления на поиски вечной, все решающей истины…
«…и потому еще, что я сам в горячешном положении. Будем счастливы,
Вера! Убедись, что вся наша борьба, все наши нескончаемые споры были только маской страсти. Маска слетела — и нам спорить больше не о чем. Вопрос решен. Мы, в
сущности, согласны давно. Ты хочешь бесконечной любви: многие хотели бы того же, но этого не бывает…»
Графиня Катерина Ивановна, как это ни странно было и как ни мало это шло к ее характеру, была горячая сторонница того учения, по которому считалось, что
сущность христианства заключается в
вере в искупление.
Так же верил и дьячок и еще тверже, чем священник, потому что совсем забыл
сущность догматов этой
веры, а знал только, что за теплоту, за поминание, за часы, за молебен простой и за молебен с акафистом, за всё есть определенная цена, которую настоящие христиане охотно платят, и потому выкрикивал свои: «помилось, помилось», и пел, и читал, что положено, с такой же спокойной уверенностью в необходимости этого, с какой люди продают дрова, муку, картофель.