Неточные совпадения
Я всегда
был ничьим человеком,
был лишь своим собственным человеком, человеком своей
идеи, своего призвания, своего искания истины.
Для меня характерно, что у меня не
было того, что называют «обращением», и для меня невозможна потеря веры. У меня может
быть восстание против низких и ложных
идей о Боге во имя
идеи более свободной и высокой. Я объясню это, когда
буду говорить о Боге.
Невозможность для человека высокого сознания признать и узнать Бога, может
быть,
есть лишь невозможность принять человека, верующего в Бога, его искажающие
идеи о Боге, отражающие его собственное рабство, его жесты благочестия.
Основная метафизическая
идея, к которой я пришел в результате своего философского пути и духовного опыта, на котором
был основан этот путь, это
идея примата свободы над бытием.
У меня
была потребность осуществлять в жизни свои
идеи, я не хотел оставаться отвлеченным мыслителем.
Были среди ссыльных хорошие, симпатичные люди, все
были людьми, верующими в свою
идею.
А. Богданов
был очень хороший человек, очень искренний и беззаветно преданный
идее, но по типу своему совершенно мне чуждый.
Он
был тихий и незлобивый помешанный, помешанный на
идее.
Когда речь заходила о некоторых
идеях, я бывал очень тяжел и со мной невозможно
было разговаривать.
Творческие
идеи начала XX века, которые связаны
были с самыми даровитыми людьми того времени, не увлекали не только народные массы, но и более широкий круг интеллигенции.
Деятели Французской революции вдохновлялись
идеями Ж.Ж. Руссо и философии XVI-XVII века,
были на высоте передовой мысли того времени (это независимо от ее оценки по существу).
Деятели русской революции вдохновлялись
идеями уже устаревшего русского нигилизма и материализма и
были совершенно равнодушны к проблемам творческой мысли своего времени.
Интересно, что в то время очень хотели преодолеть индивидуализм, и
идея «соборности», соборного сознания, соборной культуры
была в известных кругах очень популярна.
Но соборность тут очень отличалась от соборности Хомякова, она скорее
была связана с
идеями Р. Вагнера о всенародной коллективной культуре и о религиозном возрождении через искусство.
Я всегда
был слишком активным, слишком часто вмешивался в спор, защищал одни
идеи и нападал на другие, не мог
быть «объективным».
Особенно близка мне
была хомяковская
идея свободы как основа христианства и церкви.
Трагично для русской судьбы
было то, что в революции, готовившейся в течение целого столетия, восторжествовали элементарные
идеи русской интеллигенции.
По-своему М. Новоселов
был замечательный человек (не знаю, жив ли он еще), очень верующий, безгранично преданный своей
идее, очень активный, даже хлопотливый, очень участливый к людям, всегда готовый помочь, особенно духовно.
Основная
идея бессмертников
была та, что они никогда не умрут, и что люди умирают только потому, что верят в смерть или, вернее, имеют суеверие смерти.
Но чем более я думаю о том, как сойти христианству с мертвой точки и вступить на новый творческий путь, тем более прихожу к тому, что это
есть путь эсхатологического христианства, верного мессианской
идее.
Идея Царства Божьего должна
быть понята эсхатологически.
Требование, предъявленное мне, чтобы я оправдал ссылкой на тексты Священного Писания свою
идею о религиозном смысле творчества человека,
было непониманием проблемы.
Идея Бога
есть величайшая человеческая
идея.
Идея человека
есть величайшая Божья
идея.
Но я, может
быть, недостаточно концентрировал и недостаточно проповедовал основную
идею своей жизни.
Я никогда не
был ни политическим деятелем, ни политическим публицистом, я
был моралистом, защищавшим свою
идею человека в эпоху, враждебную человеку.
Я также и сейчас думаю, что равенство
есть метафизически пустая
идея и что социальная правда должна
быть основана на достоинстве каждой личности, а не на равенстве.
Были толстовцы,
были последователи Н. Федорова, соединявшие
идею Федорова о воскрешении с анархо-коммунизмом,
были просто анархисты и просто коммунисты.
Но эти русские
идеи были вместе с тем
идеями универсальными.
Но во мне
есть идейная нетерпимость, когда
идеи представляются мне связанными с нравственной борьбой.
В XIX веке, во многом ограниченном и полном иллюзий,
была выношена
идея человечности.
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл русского коммунизма», для которой должен
был много перечитать по русской истории XIX века, и «Русская
идея».
Я отрицаю одноплановое перевоплощение, то
есть перевоплощение душ в этом земном плане, так как вижу в этом противоречие с
идеей целостной личности.
Нужно совершенно отказаться от той рационалистической
идеи, что Бог
есть мироправитель, что Он царствует в этом природном мире, в мире феноменов, если употреблять гносеологическую терминологию.
Я хотел
быть микрокосмом, каким и является человек по своей
идее.
Неточные совпадения
[Фаланстер (франц.) — дом-дворец, в котором, по
идее французского социалиста-утописта Фурье (1772–1837), живет «фаланга», то
есть ячейка коммунистического общества будущего.]
Лишь в позднейшие времена (почти на наших глазах) мысль о сочетании
идеи прямолинейности с
идеей всеобщего осчастливления
была возведена в довольно сложную и не изъятую идеологических ухищрений административную теорию, но нивеляторы старого закала, подобные Угрюм-Бурчееву, действовали в простоте души единственно по инстинктивному отвращению от кривой линии и всяких зигзагов и извилин.
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого;
идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности:
идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма
есть действие; тот, в чьей голове родилось больше
идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Писец оглядел его, впрочем без всякого любопытства. Это
был какой-то особенно взъерошенный человек с неподвижною
идеей во взгляде.
В коридоре
было темно; они стояли возле лампы. С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними… Какая-то
идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.