Неточные совпадения
Свобода, личность,
творчество лежат в основании моего мироощущения и миросозерцания.
Тогда я уже боролся с тоталитаризмом во имя
свободы мысли и
творчества.
Всякая идейная социальная группировка, всякий подбор по «вере» посягает на
свободу, на независимость личности, на
творчество.
Когда мой духовный путь привел меня в близкое соприкосновение с миром православным, то я ощутил ту же тоску, которую ощущал в мире аристократическом и в мире революционном, увидел то же посягательство на
свободу, ту же вражду к независимости личности и к
творчеству.
С
свободой связана тема о человеке и
творчестве.
Свобода не есть самозамыкание и изоляция,
свобода есть размыкание и
творчество, путь к раскрытию во мне универсума.
В центре моей мысли всегда стояли проблемы
свободы, личности,
творчества, проблемы зла и теодицеи, то есть, в сущности, одна проблема — проблема человека, его назначения, оправдания его
творчества.
Но это лишь до того времени, пока я не встречался с насильниками и не задевалась моя тема о
свободе, о личном достоинстве, о правах
творчества.
Но никто из творцов той эпохи не согласился бы на ограничение
свободы своего
творчества во имя какого-либо реального коллектива.
Исходной была для меня интуиция о человеке, о
свободе и
творчестве, а не о Софии, не об освящении плоти мира, как для других.
Это было противно моему пафосу
свободы и
творчества человека, моей борьбе за ценность личности.
Во многих книгах я развивал свою философию
свободы, связанную и с проблемой зла, и с проблемой
творчества.
О
творчестве человека верно то же, что и о
свободе человека.
Проблема
творчества была для меня связана с проблемой
свободы.
Творчество возможно лишь при допущении
свободы, не детерминированной бытием, не выводимой из бытия.
В книге «Философия
свободы» я еще не освободился от предрассудков онтологической философии и не вполне освободился от онтологизма и в книге «Смысл
творчества».
Но в «Смысле
творчества» я уже выразил основную для меня мысль, что
творчество есть
творчество из ничего, то есть из
свободы.
Динамизм исторических катастроф даже предварял собой эпоху реакционную в отношении к подлинному
творчеству человека, ибо она враждебна человеку и истребительна для
свободы духа.
Это стесняет
свободу моей мысли, ослабляется
творчество.
Между тем, мне приходилось действовать в среде духовно чуждой, враждебной к философской мысли,
свободе, духовному
творчеству, социальной справедливости, всему, что я ценил и чему служил.
Но перед лицом западных христианских течений эпохи я все же чувствовал себя очень «левым», «модернистом», ставящим перед христианским сознанием новые проблемы, исповедующим христианство как религию
свободы и
творчества, а не авторитета и традиции.
За это мне прощали «гностические», как любили говорить, уклоны моей религиозной философии, мои недостаточно ортодоксальные мысли о
свободе и
творчестве человека.
Мои мысли о несотворенной
свободе, о Божьей нужде в человеческом
творчестве, об объективации, о верховенстве личности и ее трагическом конфликте с миропорядком и обществом отпугивали и плохо понимались.
Подлинное же
творчество человека должно в героическом усилии прорвать порабощающее царство объективации, кончить роковой путь ее и выйти на
свободу, к преображенному миру, к миру экзистенциальной субъективности и духовности, то есть подлинности, к царству человечности, которая может быть лишь царством богочеловечности.
Только Пушкин ставил проблему
свободы творчества, независимости творчества поэта от «черни», под которой он понимал, конечно, не народ, а окружавшее его дворянское, чиновничье, придворное общество.
Неточные совпадения
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном
творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая
свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— Требует она, чтоб человек покорно признал себя слугою истории, жертвой ее, а не мечтал бы о возможности личной
свободы, независимого
творчества.
Самоценность мысли отрицалась,
свобода идейного
творчества бралась под подозрение то с точки зрения социально-революционной, то с точки зрения религиозно-охранительной.
Когда творец исполняет социальный заказ без
свободы, то продукты
творчества могут быть лишь бездарными и ничтожными.
Творчество же принадлежит к целям жизни, оно принадлежит к царству
свободы, т. е. к царству Духа.