Неточные совпадения
Но мне чуждо было внесение женственного и эротического
начала в
религиозную жизнь, в отношение к Богу.
Некоторые
религиозные течения
начала XX века делали вид, что они пребывают в наивной, докритической стихии, имитировали народный примитивизм.
Произошло столкновение с ультрареакционным течением в эмиграции, с консервативно-традиционным и клерикальным православием, не желающим знать всего творческого движения
религиозной мысли
начала XX века, с реставрационной политикой, вожделеющей утерянного привилегированного положения.
Уже с детства
начал определяться мой
религиозный тип как духовно-внутренний и свободный.
Меня рано
начала мучить
религиозная тема, я, может быть, раньше, чем многие, задумался над темой о тленности всего в мире и над вечностью.
У меня было отталкивание и антипатия к
религиозному освящению «плоти», которое было так популярно в течениях
начала XX века.
С известного момента я
начал много читать книг по мистике, и меня поражало сходство мистик всех времен и всех
религиозных вероисповеданий.
Меня связывала со многими представителями русской
религиозной мысли
начала XX века великая надежда, что возможно продолжение откровения в христианстве, новое излияние Духа Святого.
Проблема нового
религиозного сознания в христианстве для меня стояла иначе, иначе формулировалась, чем в других течениях русской
религиозной мысли
начала XX века.
В 26 году
начал издаваться под моей редакцией журнал «Путь», орган русской
религиозной мысли, который существовал 14 лет.
О типе русского православия
начали судить по русской
религиозной мысли XIX и XX веков, которая была своеобразным русским модернизмом и которой не одобряли консервативные церковные круги.
Мою же мысль я
начал называть
религиозным гуманизмом, гуманизмом тео-андрическим.
В последнее время я опять остро чувствую два
начала в себе: с одной стороны, аристократическое
начало, аристократическое понимание личности и творческой свободы; с другой стороны, сильное чувство исторической судьбы, не допускающее возврата назад, и социалистические симпатии, вытекающие из
религиозного источника.
Итак, на эмпирической поверхности происходит разложение
религиозного начала власти и торжествует секуляризация, а в мистической глубине подготовляется и назревает новое откровение власти — явление теократии, предваряющее ее окончательное торжество за порогом этого зона [Термин древнегреческой философии, означающий «жизненный век», «вечность»; в иудео-христианской традиции означает «мир», но не в пространственном смысле (космос), а в историческом и временном аспекте («век», «эпоха»).]
Во-первых, потому, что, освободившись от этой лжи, люди должны будут понять, что драма, не имеющая в своей основе
религиозного начала, есть не только не важное, хорошее дело, как это думают теперь, но самое пошлое и презренное дело.
Неточные совпадения
Возникало опасение какой-то утраты. Он поспешно
начал просматривать свое отношение к Марине. Все, что он знал о ней, совершенно не совпадало с его представлением о человеке
религиозном, хотя он не мог бы сказать, что имеет вполне точное представление о таком человеке; во всяком случае это — человек, ограниченный мистикой, метафизикой.
Католики, напротив,
начинают религией и хотят преподавать ее сразу, со всею ее чистотою и бескорыстным поклонением, тогда как у китайцев не было до сих пор ничего, похожего на
религиозную идею.
В
религиозном отношении он был также типичным крестьянином: никогда не думал о метафизических вопросах, о
начале всех
начал, о загробной жизни. Бог был для него, как и для Араго, гипотезой, в которой он до сих пор не встречал надобности. Ему никакого дела не было до того, каким образом начался мир, по Моисею или Дарвину, и дарвинизм, который так казался важен его сотоварищам, для него был такой же игрушкой мысли, как и творение в 6 дней.
Истинный русский мессианизм предполагает освобождение
религиозной жизни, жизни духа от исключительной закрепощенности у
начал национальных и государственных, от всякой прикованности к материальному быту.
Дуалистическое
религиозное и моральное воспитание, всегда призывавшее исключительно к смирению и никогда не призывавшее к чести, пренебрегавшее чисто человеческим
началом, чисто человеческой активностью и человеческим достоинством, всегда разлагавшее человека на ангельско-небесное и зверино-земное, косвенно сказалось теперь, во время войны.