Неточные совпадения
Я русский мыслитель
и писатель.
Я постоянно питался мировой мыслью, получал умственные толчки, многим был обязан мыслителям
и писателям, которых всю жизнь чтил, обязан людям, которым был близок.
Но были философы
и писатели, которые особенно питали мою любовь к свободе духа, подтверждали ее
и помогали ее развитию во мне.
Большим недостатком моим как
писателя было то, что, будучи
писателем афористическим по своему складу, я не выдерживал последовательно этого стиля
и смешивал со стилем не афористическим.
Я Канта
и Шопенгауера знал раньше, чем
писателей материалистического направления, чем Энгельса или даже чем Спенсера.
Книга эта философски меня очень мало удовлетворяет, я вообще не принадлежу к
писателям, которые очень довольны своими книгами
и охотно их перечитывают.
Ни один великий
писатель не может быть определен термином «классик» или «романтик»
и не вмещается в эти категории.
Ибсен глубоко вошел в меня
и остался для меня любимым
писателем, как Достоевский
и Л. Толстой.
Но в Вологде в эти годы были в ссылке люди, ставшие потом известными: А.М. Ремизов, П.Е. Щеголев, Б.В. Савинков, Б.А. Кистяковский, приехавший за ссыльной женой, датчанин Маделунг, впоследствии ставший известным датским
писателем, в то время представитель масляной фирмы, А. Богданов, марксистский философ,
и А.В. Луначарский, приехавший немного позже меня.
Я очень мало написал за это время, несмотря на то, что я вообще пишу легко
и принадлежу к продуктивным
писателям.
Все творчество Мережковского, очень плодовитого
писателя, обнажает прикрытую схемами
и антитезами — «Христос
и антихрист», «дух
и плоть», «верхняя
и нижняя бездна» — двойственность
и двусмысленность, неспособность к выбору, безволие, сопровождаемое словесными призывами к действию.
Мне всегда казалось, что он зародился в воображении Достоевского
и что в нем было что-то похожее на Федора Павловича Карамазова, ставшего гениальным
писателем.
Но он остается одним из самых замечательных у нас явлений, одним из величайших русских
писателей, хотя
и испорченных газетами.
В этой литературно надуманной
и несерьезной затее участвовали выдающиеся
писатели с известными именами — В. Розанов, В. Иванов, Н. Минский, Ф. Сологуб
и другие.
Испорченный наследственным барством
и эгоизмом философа
и писателя, дорожащего прежде всего благоприятными условиями для своего умственного творчества
и писательства, я мало делал по сравнению с этими людьми для осуществления праведной жизни, но в глубине своего сердца я мечтал о том же, о чем
и они.
У русских
писателей, переходивших за границы искусства, у Гоголя, у Л. Толстого, у Достоевского
и многих других остро ставилась эта тема.
Я тогда уже пережил внутреннее потрясение, осмыслил для себя события
и начал проявлять большую активность, читал много лекций, докладов, много писал, спорил, был очень деятелен в Союзе
писателей, основал Вольную академию духовной культуры.
В это время слишком многие
писатели ездили в Кремль, постоянно встречались с покровителем искусств Луначарским, участвовали в литературном
и театральном отделе.
Я принимал очень активное участие в правлении всероссийского Союза
писателей, был товарищем председателя Союза
и больше года замещал председателя, который по тактическим соображениям не избирался.
Должен сказать, что несчастный по своей дальнейшей судьбе Каменев был всегда очень внимателен
и всегда защищал ученых
и писателей.
Однажды мне пришлось с другим членом правления Союза
писателей быть у Калинина, чтобы хлопотать об освобождении из тюрьмы М. Осоргина, арестованного по делу комитета помощи голодающим
и больным.
При этом нужно сказать, что никаких объявлений в газетах мы не делали
и о собраниях обыкновенно узнавалось на предшествующем собрании или через Лавку
писателей.
Мой допрос носил торжественный характер, приехал Каменев присутствовать на допросе, был
и заместитель председателя Чека Менжинский, которого я немного знал в прошлом; я встречал его в Петербурге, он был тогда
писателем, неудавшимся романистом.
Я сказал Дзержинскому: «Имейте в виду, что я считаю соответствующим моему достоинству мыслителя
и писателя прямо высказать то, что я думаю».
Благодаря Андерсену, Лаури
и другим стала возможна культурная деятельность YMCA, которая издавала русских
писателей, изгнанных из своей родины.
Были возможны литературные собрания, на которых присутствовали
писатели эмигрантские
и писатели советские.
Один очень почтенный
и известный французский
писатель сказал на одном интернациональном собрании, на котором я читал доклад: «Из всех народов французы более всего затруднены в своих отношениях к ближнему, в общении с ним, это результат французского индивидуализма.
Он совсем не оратор
и не спорщик, он
писатель,
и хороший
писатель.
У Маритена бывает иногда эстетически привлекательная беспомощность
и косноязычность, но ее совсем не бывает у него как
писателя.
Когда молодой француз говорил о пережитом им кризисе, то обыкновенно это означало, что он перешел от одних
писателей к другим, например, от Пруста
и Жида к Барресу
и Клоделю.
Но вместе с тем он был более блестящий conférencier
и causeur [Causeur — собеседник; человек, владеющий искусством беседы (фр.).], чем
писатель.
Жид, один из самых прославленных французских
писателей, — человек застенчивый
и робкий.
Одно время обсуждался вопрос о коммунизме
и участвовали коммунисты, как Низан, потом вышедший из коммунистической партии,
и коммунизантные
писатели, как Мальро
и Ж.Р. Блок.
Я не любил читать произведения современных второстепенных
и третьестепенных
писателей, я предпочитал по многу раз перечитывать произведения великих
писателей (я неисчислимое количество раз перечитал «Войну
и мир») или читать исторические
и авантюрные романы.
То же
и с
писателями Запада.
В ноябре 1944 года я прочел от Союза
писателей в помещении Союза русских патриотов публичный доклад на тему «Русская
и германская идея».
Потом в «Русском патриоте», когда в него вошла группа молодых
писателей, я напечатал статью «Трансформация национализма
и интернационализма», которая шокировала некоторые круги русской эмиграции.
— Не совсем обошла, некоторые — касаются, — сказала Марина, выговорив слово «касаются» с явной иронией, а Самгин подумал, что все, что она говорит, рассчитано ею до мелочей, взвешено. Кормилицыну она показывает, что на собрании убогих людей она такая же гостья, как и он. Когда
писатель и Лидия одевались в магазине, она сказала Самгину, что довезет его домой, потом пошепталась о чем-то с Захарием, который услужливо согнулся перед нею.
Неточные совпадения
А Степан Аркадьич был не только человек честный (без ударения), но он был че́стный человек (с ударением), с тем особенным значением, которое в Москве имеет это слово, когда говорят: че́стный деятель, че́стный
писатель, че́стный журнал, че́стное учреждение, че́стное направление,
и которое означает не только то, что человек или учреждение не бесчестны, но
и то, что они способны при случае подпустить шпильку правительству.
Она пишет детскую книгу
и никому не говорит про это, но мне читала,
и я давал рукопись Воркуеву… знаешь, этот издатель…
и сам он
писатель, кажется.
— Я не могу вполне с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя не признать того, что самый процесс изучения форм языков особенно благотворно действует на духовное развитие. Кроме того, нельзя отрицать
и того, что влияние классических
писателей в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью, с преподаванием естественных наук соединяются те вредные
и ложные учения, которые составляют язву нашего времени.
Автор статьи был очень молодой
и больной фельетонист, очень бойкий как
писатель, но чрезвычайно мало образованный
и робкий в отношениях личных.
Левин нахмурился, холодно пожал руку
и тотчас же обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение к своему, известному всей России, одноутробному брату
писателю, однако он терпеть не мог, когда к нему обращались не как к Константину Левину, а как к брату знаменитого Кознышева.