Неточные совпадения
Эпохи, столь наполненные событиями и изменениями, принято считать интересными и значительными, но
это же эпохи несчастные и страдальческие
для отдельных людей,
для целых поколений.
Но память наиболее
это хранит и хранит
для вечности.
Эти части книги мне нужны были
для описания разных атмосфер, через которые я проходил в истории моего духа.
Я всегда любил сигары и духи,
это для меня характерно.
У меня совсем не выработалось товарищеских чувств, и
это имело последствие
для всей моей жизни.
Для меня
это очень характерно.
Вместо
этого переезда я осуществил свою мечту, вышел из шестого класса кадетского корпуса и начал готовиться на аттестат зрелости
для поступления в университет.
Разговор
этот имел
для меня большое значение, после него многое во мне изменилось, и я благодарно об
этом вспоминаю.
С
этой темой связана
для меня роль воображения и мечты.
Я никогда не любил рассказов об эмоциональной жизни людей, связанных с ролью любви;
для меня всегда было в
этом что-то неприятное, мне всегда казалось, что
это меня не касается, у меня не было интереса к
этому, даже когда речь шла о близких людях.
Это входит в мою борьбу за право свободной и творческой мысли
для себя.
Но
этим не решалась
для меня метафизическая тема одиночества.
Искусство было
для меня всегда погружением в иной мир, чем
этот обыденный мир, чем моя собственная постылая жизнь.
В
этом отношении огромное значение
для меня имела «Легенда о Великом Инквизиторе» и вообще Достоевский.
Эта фраза из книги «
Для меня» продиктована психологией, а не доктриной.
Для меня характерно, что у меня не было того, что называют «обращением», и
для меня невозможна потеря веры. У меня может быть восстание против низких и ложных идей о Боге во имя идеи более свободной и высокой. Я объясню
это, когда буду говорить о Боге.
В
этом отвращении было
для меня что-то более глубокое, связанное с моим бунтом, против объективации человеческого существования.
С
этим связан
для меня пафос правдивости.
Это серьезное предостережение
для «восходящих».
В
этом натуральном таинстве происходит социализация того, что по природе своей неуловимо
для общества, неуловимо и
для церкви как внешнего религиозного общества.
У меня нет религиозных воспоминаний, остающихся на всю жизнь, и
это имеет огромное значение
для моего религиозного типа.
То было прежде всего призвание философа, но особого рода философа, философа-моралиста, философа, занятого постижением смысла жизни и постоянно вмешивающегося в жизненную борьбу
для изменения жизни согласно с
этим смыслом.
Конечно, в своих философских книгах я прибегаю и к дискурсивной мысли, но
это имеет
для меня лишь второстепенное и подсобное значение.
Независимость и неприспособляемость
для меня так естественны, что я не видел в
этом никакой особенной заслуги.
Я много читал книг по истории, но чтение
это было
для меня мучительно.
Для меня
это было приемлемее других форм социализма.
Это много
для философа по призванию.
И он был омрачен, как и вся моя молодость, запутанной драматической ситуацией, но я иногда вспоминаю об
этом периоде с радостным чувством, хотя в воспоминаниях
для меня вообще есть что-то мучительное.
Именно в
это время у меня начался внутренний переворот, который я определил бы как раскрытие
для меня новых миров, как усложнение душевной жизни и обогащение новой эмоциональностью.
С Ницше у меня всегда было расхождение в том главном, что Ницше в основной своей направленности «посюсторонен», он хочет быть «верен земле», и притяжение высоты оставалось
для него в замкнутом круге
этого мира.
Я поставил дело так, что
этот вопрос будет
для меня решен мной самим, как, впрочем, и все другие вопросы морального характера.
Я считал
это для себя морально неприемлемым.
Да я и не испытывал особенных страданий от жизни в Вологде, мне даже нравился
этот старинный северный городок, очень своеобразный и
для меня новый, так как я не знал великорусского севера.
С
этим связана была
для меня возможность приближения к христианству.
Но в остром столкновении Розанова с христианством я был на стороне христианства, потому что
это значило
для меня быть на стороне личности против рода, свободы духа против объективированной магии плоти, в которой тонет образ человека.
Это оказалось роковым
для характера русской революции — революция совершила настоящий погром высокой русской культуры.
Вячеслав Иванов говорил, что
для дионисизма важно не «что», а «как», важно переживание экстатического подъема, независимо от того, к каким реальностям
это относится.
Это только подтверждало
для меня различие между индивидуальностью и личностью.
Для меня
это не было новостью.
Он любил говорить, что
для Ницше дионисизм был эстетическим феноменом,
для него же
это религиозный феномен.
В московский период
это была
для меня новая встреча.
Это А. Белый, В. Иванов в самом характерном
для него и даже А. Блок, несмотря на то, что он не склонен был ни к каким идеологиям, молодежь, группировавшаяся вокруг издательства «Мусагет», антропософы.
Раскол, характерный
для русской истории, раскол, нараставший весь XIX век, бездна, развернувшаяся между верхним утонченным культурным слоем и широкими кругами, народными и интеллигентскими, привели к тому, что русский культурный ренессанс провалился в
эту раскрывшуюся бездну.
Это было, по-видимому, неотвратимо, необходимо
для социального переустройства России.
Для меня характерно сильное чувство, что
этим принудительно данным миром не исчерпывается реальность, что есть иной мир, реальность метафизическая, что мы окружены тайной.
Для меня
это лишь символы иного.
Вот как я осознал
для себя основной миф христианской богочеловечности:
это есть тайна двойного рождения, рождения Бога в человеке и рождения человека в Боге.
Это было
для меня уже не книжное, а опытное познание православия, православия, сознающего себя наиболее истинным.
Этот путь был
для меня невозможен.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная
для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам,
это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Анна Андреевна. Как можно-с! Вы
это так изволите говорить,
для комплимента. Прошу покорно садиться.
Судья тоже, который только что был пред моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно,
для пользы отечества я должен
это сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит
для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники
эти добрые люди;
это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег.
Это от судьи триста;
это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Анна Андреевна. Послушай: беги к купцу Абдулину… постой, я дам тебе записочку (садится к столу, пишет записку и между тем говорит):
эту записку ты отдай кучеру Сидору, чтоб он побежал с нею к купцу Абдулину и принес оттуда вина. А сам поди сейчас прибери хорошенько
эту комнату
для гостя. Там поставить кровать, рукомойник и прочее.