Неточные совпадения
Это не будет и автобиографией
в обычном
смысле слова, рассказывающей о моей жизни
в хронологическом порядке.
Я не только не был равнодушен к социальным вопросам, но и очень болел ими, у меня было «гражданское» чувство, но
в сущности,
в более глубоком
смысле, я был асоциален, я никогда не был «общественником».
Думая о своей жизни, я прихожу к тому заключению, что моя жизнь не была жизнью метафизика
в обычном
смысле слова.
В это время я уже много читал и рано задумывался над
смыслом жизни.
С необычайной легкостью ориентируюсь
в мире мысли данной книги, сразу же знаю, что к чему относится,
в чем
смысл книги.
Я считаю себя человеком храбрым, морально храбрым
в максимальном
смысле, но и физически храбрым
в важные моменты жизни.
Действительности противостоит мечта, и мечта
в каком-то
смысле реальнее действительности.
Если меня и можно было бы назвать романтиком, помня об условности этого термина, то совсем
в особом
смысле.
Intellectuel, мыслитель,
в известном
смысле урод.
Слово свобода я употребляю здесь не
в школьном
смысле «свобода воли», а
в более глубоком, метафизическом
смысле.
В этом, может быть,
смысл грехопадения.
Употребляю слово «вера» не
в догматическом
смысле.
Леонардо да Винчи говорит, что половые органы так уродливы, что род человеческий прекратился бы, если бы люди не впадали
в состояние одержимости (не помню точно выражения, но таков
смысл).
Любовь, которой пожертвовали и которую подавили во имя свободы или жалости, идет
в глубину и приобретает особый
смысл.
Любящий
в высшем
смысле этого слова — враг общества.
Идеальная влюбленность не соединима с жизнью рода, она есть победа личности над безликой родовой стихией, и
в этом
смысле над полом.
Но обозревая свой духовный путь, я должен сказать, что у меня не было того, что называют
в точном
смысле обращением (conversion).
Я вижу два первых двигателя
в своей внутренней жизни: искание
смысла и искание вечности.
Это объясняется тем, что такого рода искание истины есть
в известном
смысле и нахождение истины, такого рода обращение к
смыслу жизни есть проникновение
смыслом.
Я поверил, что жизнь имеет высший
смысл, но
в этой вере не было ничего догматического.
Наоборот, она очень централизована, целостна, направлена на целостное постижение
смысла,
в ней все со всем связано.
Мне свойственно первичное мистическое мирочувствие и по сравнению с ним момент
в собственном
смысле организованно-религиозный уже вторичный.
Мистические книги
в собственном
смысле я начал читать позже и находил
в них много родственного себе.
То было прежде всего призвание философа, но особого рода философа, философа-моралиста, философа, занятого постижением
смысла жизни и постоянно вмешивающегося
в жизненную борьбу для изменения жизни согласно с этим
смыслом.
У меня была большая способность быстро ориентироваться
в умственных течениях и понимать их
смысл и соотношение.
Я стремился не к достижению всеобщего по своему значению, а к погружению
в конкретное, к узрению
в нем
смысла и универсальности.
Я верил
в существование истины и
смысла, независимых от мировой и социальной среды.
Хотя я очень многим обязан немецкой идеалистической философии, но я никогда не был ей школьно привержен и никогда
в таком
смысле не принадлежал ни к какой школе.
Я никогда не был кантианцем
в строгом
смысле, как не был толстовцем, марксистом или ницшеанцем.
Основную свою интуицию о человеке, о нужде Бога
в творческом акте человека я выразил
в самой значительной книге своего прошлого «
Смысл творчества.
Впоследствии я написал книги, которые формально я ставлю выше,
в которых мысль была более развита и более последовательна, терминология была более точна, но
в книге «
Смысл творчества» я поднялся до высшей точки творческого горения.
Меня никогда не интересовал объект, познание объекта, меня интересует судьба субъекта,
в котором трепещет вселенная,
смысл существования субъекта, который есть микрокосм.
Воинствующий атеист будет таким и
в своей философии: философия,
в сущности, всегда была религиозной или
в положительном, или
в отрицательном
смысле.
Философия нового времени, начиная с Декарта, была
в известном
смысле более христианской, чем средневековая схоластическая философия.
Я никогда не был толстовцем
в собственном
смысле слова и даже не очень любил толстовцев, которые были мне чужды.
Мою революционную молодость я не считаю вообще аскетической, не считаю аскетической даже
в революционном
смысле.
Я никогда не представлял себе карьеры
в каком-то внешнем
смысле, какого-либо внешнего процветания.
То, что я называю революционным закалом личности
в моей молодости, по своим моральным и психологическим последствиям шире и глубже революционности
в собственном
смысле слова.
Отвращение к тому, что называется «буржуазностью», не только
в социальном, но и
в духовном
смысле, всегда было моим двигателем.
Этот мой «индивидуализм» тоже был революционным, но
в особом
смысле.
Мережковские всегда имели тенденции к образованию своей маленькой церкви и с трудом могли примириться с тем, что тот, на кого они возлагали надежды
в этом
смысле, отошел от них и критиковал их идеи
в литературе.
Но я тоже считал себя выразителем «нового религиозного сознания» и
в каком-то
смысле остался им и доныне.
Мне хотелось проникнуть
в духовные течения эпохи, постигнуть их
смысл, но я не отдавался им.
Но этим самым задавленный
в природном
смысле пол превратился
в ментальное состояние, окрашивающее все литературное творчество.
Я, очевидно, был «мистическим анархистом»
в другом
смысле, и тип мистического анархиста того времени мне был чужд, Я и сейчас мистический анархист
в том
смысле, что Бог для меня есть прежде всего свобода и Освободитель от плена мира, Царство Божье есть царство свободы и безвластия.
Моя религиозная философия, которая была вполне осознана и выражена лишь
в книге «
Смысл творчества», отличалась от преобладающего течения.
Я не считаю себя принадлежащим к типу homo religiosus
в традиционном
смысле, но религиозная тема была для меня преобладающей всю жизнь.
Во времена моей марксистской молодости один довольно культурный марксист немецкой формации мне говорил с укором, что,
в сущности, я человек религиозный, что у меня есть потребность
в оправдании
смысла жизни и
в вечности.
Но я не «реалист»
в обычном
смысле слова и уж совсем не «позитивист».
В шиллеровском
смысле «наивная» ортодоксия существует лишь у тех, кто имеет ее с детства, по наследству,
в кровной традиции.
Есть законы мудрые, которые хотя человеческое счастие устрояют (таковы, например, законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обстоятельствам, не всегда бывают полезны; есть законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров сему не привожу: сам знаешь!); и есть, наконец, законы средние, не очень мудрые, но и не весьма немудрые, такие, которые, не будучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны
в смысле наилучшего человеческой жизни наполнения.