Неточные совпадения
Но эгоцентризм,
в котором всегда
есть что-то отталкивающее, для меня искупается
тем, что я самого себя и свою жизненную судьбу делаю предметом философского познания.
Если бы я писал дневник,
то, вероятно, постоянно записывал
в него слова: «Мне
было это чуждо, я ни с чем не чувствовал слияния, опять, опять тоска по иному, по трансцендентному».
Единственное оправдание, что
тема вновь
будет возникать
в другой связи и другой обстановке.
Думая о своей жизни, я прихожу к
тому заключению, что моя жизнь не
была жизнью метафизика
в обычном смысле слова.
Марсель Пруст, посвятивший все свое творчество проблеме времени, говорит
в завершительной своей книге Le temps retrouvé: «J’avais trop expérimenté l’impossibilité d’atteindre dans la réalité ce qui était au fond moi-même» [«Я никогда не достигал
в реальности
того, что
было в глубине меня» (фр.).].
Но так как мои родители жили
в Киеве,
то я поступил
в Киевский кадетский корпус, хотя за мной осталось право
в любой момент
быть переведенным
в пажеский корпус.
В той части русской армии, где находился мой дед,
были убиты все начальствовавшие, начиная с генерала.
После
того, как он
был произведен
в генералы и отправился на войну, солдаты его полка поднесли ему медаль
в форме сердца с надписью: «Боже, храни тебя за твою к нам благодетель».
Был парад войска
в Новочеркасске, и Николай I обратился к моему деду, как начальнику края, с
тем, чтобы
было приведено
в исполнение его предписание об уничтожении казацких вольностей.
Если глубина духа и высшие достижения личности ничего наследственного
в себе не заключают,
то в душевных и душевно-телесных свойствах
есть много наследственного.
Когда я
был в ссылке
в Вологде,
то побил палкой чиновника Губернского правления за
то, что
тот преследовал на улице знакомую мне барышню.
Когда я,
будучи марксистом, сидел
в салоне Браницкой,
то не предполагал, что из марксизма могут произойти такие плоды.
Моя тетя что-то вязала для императрицы Марии Федоровны, c которой
была близка, и
в то же время презирала русских монархистов и даже главных деятелей не пускала к себе
в дом.
Вместе с
тем в ней
было много доброты.
Я полон
тем для романов, и
в моей восприимчивости (не изобразительности)
есть элемент художественный.
И самым большим моим грехом, вероятно,
было то, что я не хотел просветленно нести тяготу этой обыденности,
то есть «мира», и не достиг
в этом мудрости.
Если гордость
была в более глубоком пласте, чем мое внешнее отношение к людям,
то в еще большей глубине
было что-то похожее на смирение, которое я совсем не склонен рассматривать как свою добродетель.
Если меня и можно
было бы назвать романтиком, помня об условности этого термина,
то совсем
в особом смысле.
«Я никогда не достигал
в реальности
того, что
было в глубине меня».
Вследствие моей скрытности и способности иметь внешний вид, не соответствующий
тому, что
было внутри меня, обо мне
в большинстве случаев слагалось неверное мнение и тогда, когда оно
было благоприятным, и тогда, когда оно
было неблагоприятным.
Это
было обозначением легкого и счастливого типа,
в то время как я
был трудный тип и переживал жизнь скорее мучительно.
Я так же плохо представлял себя
в роли профессора и академика, как и
в роли офицера и чиновника или отца семейства, вообще
в какой бы
то ни
было роли
в жизни.
Для моего отношения к миру «не-я», к социальной среде, к людям, встречающимся
в жизни, характерно, что я никогда ничего не добивался
в жизни, не искал успеха и процветания
в каком бы
то ни
было отношении.
Я делался нетерпим, когда затрагивалась
тема, с которой
в данный момент связана
была для меня борьба.
В юности
есть надежды на
то, что жизнь
будет интересной, замечательной, богатой необыкновенными встречами и событиями.
Сумерки — переходное состояние между светом и
тьмой, когда источник дневного света уже померк, но не наступило еще
того иного света, который
есть в ночи, или искусственного человеческого света, охраняющего человека от стихии
тьмы, или света звездного.
«Несчастье человека, — говорит Карлейль
в Sartor resartus [«Трудолюбивый крестьянин» (лат.).], — происходит от его величия; от
того, что
в нем
есть Бесконечное, от
того, что ему не удается окончательно похоронить себя
в конечном».
Я от слишком многого уходил,
в то время как многое нужно
было преображать.
Из Евангелия более всего, запали
в мою душу слова «не судите, да не судимы
будете» и «кто из вас безгрешен,
тот пусть первый бросит
в нее камень».
«Первые»,
то есть достигшие духовной высоты (я не говорю об элементарном случае «первых»
в знатности, богатстве и власти), делаются «последними».
Когда отрицают существование Бога на
том основании, что мировая и человеческая жизнь полна зла и страдания (проблема теодицеи),
то в этом нет никакого интеллектуально-познавательного аргумента против существования Бога, а
есть лишь выражение страстного эмоционального состояния, заслуживающего, впрочем, большого сочувствия.
Но я принадлежу к
той породе людей и, может
быть, к
тому поколению русских людей, которое видело
в семье и деторождении быт,
в любви же видело бытие.
В институте брака
есть бесстыдство обнаружения для общества
того, что должно
было бы
быть скрыто, охранено от посторонних взоров.
Но у меня не
было того, что называют культом вечной женственности и о чем любили говорить
в начале XX века, ссылаясь на культ Прекрасной Дамы, на Данте, на Гёте.
Отношение между любовью эротической и любовью каритативной, между любовью восходящей, притяжением красоты и высоты, и любовью нисходящей, притяжением страдания и горя
в этом низинном мире,
есть огромная и трудная
тема.
Но обозревая свой духовный путь, я должен сказать, что у меня не
было того, что называют
в точном смысле обращением (conversion).
Это и
было мое настоящее обращение, самое сильное
в моей жизни, обращение к исканию Истины, которое
тем самым
было верой
в существование Истины.
Это связано еще с
тем, что религиозная ортодоксия заключает
в себе сильный элемент религиозного материализма, который и
есть наиболее авторитарный элемент религиозной жизни.
Это объясняется
тем, что такого рода искание истины
есть в известном смысле и нахождение истины, такого рода обращение к смыслу жизни
есть проникновение смыслом.
В этом случае
то, что
в книге написано,
есть лишь знаки моего духовного пути.
Понимание и познание возможно лишь потому, что человек
есть микрокосм, что
в нем раскрывается универсум и что судьба моего «я»
есть вместе с
тем и судьба универсума.
То было прежде всего призвание философа, но особого рода философа, философа-моралиста, философа, занятого постижением смысла жизни и постоянно вмешивающегося
в жизненную борьбу для изменения жизни согласно с этим смыслом.
В юности мое отталкивание, а иногда и прямо вражда к академизму и к профессорскому духу связаны еще с
тем, что я
был революционером и даже университет представлялся мне выражением буржуазного духа.
В моем юношеском опыте, исчезнувшем после обыска, я резко восставал против морали долга и защищал мораль сердечного влечения,
то есть в этом
был антикантианцем.
Странно
было также
то, что подлинный, нуменальный мир (вещь
в себе) непознаваем, мир же вторичный и неподлинный (феномен) познаваем, и относительно него обоснована общеобязательная и твердая наука.
Позже,
в последние годы, я пришел к
тому, что самое бытие не первично и
есть уже продукт рационализации, обработка мысли,
то есть,
в сущности, пришел к отрицанию онтологической философии.
В центре моей мысли всегда стояли проблемы свободы, личности, творчества, проблемы зла и теодицеи,
то есть,
в сущности, одна проблема — проблема человека, его назначения, оправдания его творчества.
Но
в неверном понимании моей мысли меня объективируют,
то есть искажают.
Всегда существовали философы, которые вкладывали
в свою философию себя,
то есть познающего как существующего.
Когда я встречался с этой реакцией против романтизма, явлением глубоко реакционным,
то я сознавал себя романтиком и готов
был воевать за романтизм, видя
в нем выражение человека и человечности.
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы,
то есть, не поможете
в нашей просьбе,
то уж не знаем, как и
быть: просто хоть
в петлю полезай.
Городничий (
в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что
будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду
в деньгах или
в чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Добро бы
было в самом деле что-нибудь путное, а
то ведь елистратишка простой!
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на
то, чтобы ей
было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты
будешь благоразумнее, когда ты
будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты
будешь знать, что такое хорошие правила и солидность
в поступках.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)