Высмеивая увлечение философией Шеллинга, Герцен говорит: «Человек, который шел гулять в Сокольники, шел для того, чтобы отдаться пантеистическому
чувству своего единства
с космосом».
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на
чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться
с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Русская религиозная философия особенно настаивает на том, что философское познание есть познание целостным духом, в котором разум соединяется
с волей и
чувством и в котором нет рационалистической рассеченности.
Так, необычайные, почти космические, размеры приобретала распря Белого
с Блоком, хотя за ней скрыты
чувства, в которых ничего космического не было.