Неточные совпадения
Но его
учение о свободе, положенное в основу его философии и его богословия, возможно
было только после
учения об автономии, о свободе духа Канта и немецкого идеализма.
Хомяковская идея соборности, смысл которой
будет выяснен в другой главе, имеет значение и для
учения об обществе.
У него не
было никакого определенного
учения о времени.
«Что вы подобное
учение опираете на православную церковь, это я еще понимаю: она всегда
была опорою кнута и угодницей деспотизма; но Христа-то зачем вы примешали тут?..
Л. Толстой
будет тоже проповедовать личное нравственное совершенствование, но он не построит рабьего
учения об обществе, наоборот, он
будет обличать ложь этого общества.
У Тютчева
было целое обоснованное теократическое
учение, которое по грандиозности напоминает теократическое
учение Вл. Соловьева. У многих русских поэтов
было чувство, что Россия идет к катастрофам. Еще у Лермонтова, который выражал почти славянофильскую веру в будущее России,
было это чувство. У него
есть страшное стихотворение...
Замечательное
учение о фетишизме товаров
есть экзистенциальная социология, которая видит первичную реальность в трудовой человеческой активности, а не в объективированных вещных реальностях или quasi-реальностях.
На почве русского православия, взятого не в его официальной форме,
быть может, возможно раскрытие нового
учения о человеке, а значит, и об истории и обществе.
Об отношении Л. Толстого к Руссо я еще
буду говорить в связи с
учением о непротивлении злу насилием и его анархизмом.
Я верю в истину и справедливость этого
учения и торжественно признаю, что вера без дел мертва
есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за право угнетенных и слабых и, если нужно, то за них пострадать: такова моя вера» [См.: А. Воронский. «Желябов».
Тема о власти. Анархизм. Русское отношение к власти. Русская вольница. Раскол. Сектантство. Отношение интеллигенции к власти: у либералов, у славянофилов. Анархизм. Бакунин. Страсть к разрушению
есть творческая страсть. Кропоткин. Религиозный анархизм: религиозный анархизм Л. Толстого.
Учение о непротивлении. Анархия и анархизм. Анархический элемент у Достоевского. Легенда о Великом Инквизиторе.
Вот с этим Л. Толстой не мог примириться, и это делает ему великую честь, хотя бы его религиозная философия
была слабой и его
учение практически неосуществимым.
Толстовское
учение есть форма квиетизма, перенесенного на общественную и историческую жизнь.
Богословствование Хомякова
было занято главным образом
учением о Церкви, что для него совпадало с
учением о соборности, дух же соборности
был для него духом свободы.
Это
было наиболее заострено против католического
учения о церкви.
Правые православные круги, почитавшие себя наиболее ортодоксальными, утверждали даже, что соборность
есть выдумка Хомякова, что православная свобода у Хомякова несет на себе печать
учения Канта и немецкого идеализма об автономии.
Соловьева центральной, вся его философия, в известном смысле,
есть философия истории,
учение о путях человечества к богочеловечеству, к всеединству, к Царству Божьему.
Философия истории связана для него с
учением о Богочеловечестве, что и
есть главная его заслуга перед русской религиозно-философской мыслью.
Но, тем не менее, соловьевское
учение о Богочеловечестве
есть оригинальный плод русской мысли, этого
учения в такой форме нет ни у Шеллинга, ни у других представителей западной мысли.
Учение о Софии, которое стало популярно в религиозно-философских и поэтических течениях начала XX в., связано с платоновским
учением об идеях. «София
есть выраженная, осуществленная идея», — говорит Соловьев. «София
есть тело Божие, материя Божества, проникнутая началом Божественного единства».
На Западе гениальное
учение о Софии
было у Якова Бёме, но оно носило несколько иной характер, чем у Вл. Соловьева и у русских софиологов [См. мою статью «
Учение Якова Бёме о Софии» в «Пути».].
Так, например, книга Несмелова «Догматическая система св. Григория Нисского»
была искажена духовной цензурой, его заставили изменить конец книги в смысле неблагоприятном для
учения св.
И, как это ни странно,
было некоторое соприкосновение между
учением Федорова и коммунизмом, несмотря на его очень враждебное отношение к марксизму.
Есть две стороны в
учении Н. Федорова — его истолкование Апокалипсиса, гениальное и единственное в истории христианства, и его «проект» воскрешения мертвых, в котором
есть, конечно, элемент фантастический.
В
учении Федорова очень многое должно
быть удержано, как входящее в русскую идею.
Припоминаю невольно давно читанную мною старую книжечку английского писателя, остроумнейшего пастора Стерна, под заглавием „Жизнь и мнения Тристрама Шанди“, и заключаю, что по окончании у нас сего патентованного нигилизма ныне начинается шандиизм, ибо и то и другое не
есть учение, а есть особое умственное состояние, которое, по Стернову определению, „растворяет сердце и легкие и вертит очень быстро многосложное колесо жизни“.
Люди, 18 веков воспитанные в христианстве, в лице своих передовых людей, ученых, убедились в том, что христианское учение
есть учение о догматах; жизненное же учение есть недоразумение, есть преувеличение, нарушающее настоящие законные требования нравственности, соответствующие природе человека, и что то самое учение справедливости, которое отверг Христос, на месте которого он поставил свое учение, гораздо пригоднее нам.
Неточные совпадения
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого
учения уволить: писано бо
есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут его ногами».
Скотинин. Да коль доказывать, что
ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто от него и не слыхивал, ни он ни от кого слышать не хотел; а какова
была голоушка!
Для них подобные исторические эпохи
суть годы
учения, в течение которых они испытывают себя в одном: в какой мере они могут претерпеть.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева
учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали
споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в
ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с тех пор затосковал.