Если человеком овладевает идея, что все мировое зло в евреях, масонах или большевиках, в еретиках или буржуазии (причем не реальной, а вымышленной), то самый добрый
человек превращается в дикого зверя.
Неточные совпадения
Христианская любовь, которая так легко принимает формы риторические и унижающие
человека,
превращаясь в аскетическое упражнение для спасения души и в «добрые дела», в благотворительность, христианская любовь в своей высоте духовна, а не виталистична.
Насиловать
человека можно путем угрозы, путем заразы, которая
превратилась в коллективное действие.
Культура со всеми своими ценностями есть средство для духовной жизни, для духовного восхождения
человека, но она
превратилась в самоцель, подавляющую творческую свободу
человека.
Тип фарисея есть тип
человека, у которого преданность закону добра и чистоты, возвышенной идее
превратилась в эгоцентрическое самоутверждение и самодовольство.
Когда самое дурное для
человека переносится на коллективные реальности, признанные идеальными и сверхличными, то оно становится хорошим и даже
превращается в долг.
Для всех и для каждого должен быть гарантирован хлеб, не должно быть пролетариата,
людей пролетаризованных, дегуманизированных и деперсонализированных, труд не должен эксплуатироваться, не должен
превращаться в товар, и должен быть найден смысл и достоинство труда.
В неиндивидуализированном половом влечении
человек как бы перестает быть личностью,
превращаясь в функцию безличного родового процесса.
Человек, со всеми дорогими ему ценностями,
превращается в материал истории, исторической необходимости, которая есть вместе с тем исторический логос.
Вся эта немногосложная и ничтожная по содержанию сцена произошла на расстоянии каких-нибудь двух минут, но мне показалось, что это была сама вечность, что я уже не я, что все
люди превратились в каких-то жалких букашек, что общая зала «Розы» ужасная мерзость, что со мной под руку идет все прошедшее, настоящее и будущее, что пол под ногами немного колеблется, что пахнет какими-то удивительными духами, что ножки Шуры отбивают пульс моего собственного сердца.
Гибкий, как сталь,
человек превращался в тряпку, чему втайне радовались его завистники и что пробуждало сострадание между теми из главных артистов, которые признавали его авторитет и любили его; последних, надо сказать, было немного.
Захотелось выйти на балкон, но неудобно было привлекать на себя внимание проходящих, и сквозь мутное стекло он стал разглядывать площадь, на которой тогда бесновалась толпа, трещали выстрелы и сорок семь беспокойных
людей превратились в спокойные трупы. Рядом, нога к ноге, плечо к плечу — как на каком-то парадном смотру, на который глядеть снизу.
Неточные совпадения
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма разом рухнуло на землю, прикрыло
человека и закрутилось. Рдеющая точка на время опять
превратилась в темную; все инстинктивно перекрестились…
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не
человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах
превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Быстро все
превращается в
человеке; не успеешь оглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший к себе все жизненные соки.
— Почему? О
людях, которым тесно жить и которые пытаются ускорить события. Кортес и Колумб тоже ведь выразители воли народа, профессор Менделеев не менее революционер, чем Карл Маркс. Любопытство и есть храбрость. А когда любопытство
превращается в страсть, оно уже — любовь.
Дома его ждала телеграмма из Антверпена. «Париж не вернусь еду Петербург Зотова». Он изорвал бумагу на мелкие куски, положил их в пепельницу, поджег и, размешивая карандашом, дождался, когда бумага
превратилась в пепел. После этого ему стало так скучно, как будто вдруг исчезла цель, ради которой он жил в этом огромном городе. В сущности — город неприятный, избалован богатыми иностранцами, живет напоказ и обязывает к этому всех своих
людей.