Неточные совпадения
Смысл есть лишь в
том, что во мне и со мной, т. е. в духовном
мире.
История философии будет философским, а не только научным познанием в
том лишь случае, если
мир философских идей будет для познающего его собственным внутренним
миром, если он будет его познавать из человека и в человеке.
Именно человек и есть
то загадочное в
мире существо, из
мира необъяснимое, через которое только и возможен прорыв к самому бытию.
При историческом или психологическом исследовании идей совершенно исчезает вопрос о
том, реален ли
мир, который эта идея выражает.
И в нашем падшем
мире принимает формы различения
то, что в бытии не есть различение.
И борьбу с Творцом ведет не только
тот, кто злом искажает образ твари, но и
тот, кто мучится злом сотворенного
мира.
Свобода не детерминирована Богом-Творцом, она в
том ничто, из которого Бог сотворил
мир.
Но в нашем
мире, когда творец творит какое-нибудь произведение,
то оно носит имя этого творца, на нем запечатлена идея этого творца и в него переходит энергия творца.
Мир и центр
мира человек — творение Бога через Премудрость, через Божьи идеи и вместе с
тем дитя меонической несотворенной свободы, дитя бездны, небытия.
Ложь пантеизма прежде всего в
том, что он принужден отрицать свободу человека и
мира.
Что Бог находится «по
ту сторону добра и зла», это самоочевидно, ибо по сю сторону добра и зла находится наш падший
мир, а никак не Бог.
Самый факт существования человека есть разрыв в природном
мире и свидетельствует о
том, что природа не может быть самодостаточной и покоится на бытии сверхприродном.
Человек не есть только порождение природного
мира и природных процессов, и вместе с
тем он живет в природном
мире и участвует в природных процессах.
Гегель по-своему открывал
ту истину, что, для
того чтобы в
мире возможно было новое становление, динамика, необходимо небытие, ничто.
Творческое познание всегда предполагает не только сотворенный уже
мир, но и
тьму небытия.
Сознание есть интуитивный акт человеческого «я» относительно самого себя, после которого пережитое входит в память, и вместе с
тем различение «я» от «не я», от окружающего
мира.
Сознание не тождественно с знанием или узнанным, но оно всегда означает соотношение с логическим началом, возвышающимся над замкнутым в себе душевным
миром. «Я» сознает себя лишь через
то, что выше «я».
Если бы в
мире существовала только одна душа,
то сознания не было бы.
Грешный
мир предполагает существование и
того и другого иерархизма.
И вместе с
тем закон имеет положительную миссию в
мире.
И вместе с
тем этика закона есть вечное начало, которое признает и христианский
мир, ибо в нем грех и зло не побеждены.
И настоящий трагизм этики в
том, что закон имеет свою положительную миссию в
мире.
Парадокс в
том, что исключительное господство этики благодати в
мире греховном подвергает опасности свободу и даже существование личности.
Закон явился в результате греха, но он бессилен вывести человека из
того мира, в который он попал после
того, как он сорвал с древа познания добра и зла, он бессилен преодолеть грех даже при совершенном его исполнении, не может спасти.
Но
то, как отражается в человеческом
мире благодать и как она искажается в нем, может быть враждебно и свободе и личности.
Если есть Бог,
то трудно представить себе, чтобы он мог окончательно покинуть древний языческий
мир, сотворивший столь много великого и прекрасного, и предоставить его себе.
Но христианскому человечеству было непосильно провести ее в жизнь, ибо это значило бы стать «по
ту сторону добра и зла», которыми живет
мир.
Мораль евангельская находится по
ту сторону привычного для
мира различения между добром и злом, согласно которому первые — первые, последние — последние.
Но вся жизнь
мира основана на
том, что прежде всего ищут «это все»,
то, что должно «приложиться», а не «Царство Божье».
Между
тем понятие о чести нашего
мира основано на
том, что оскверняет человека
то, что входит в уста, а не выходит из уст.
Между
тем как этика нашего
мира, этика закона, этика фарисейская почитает нравственным долгом бросать в грешницу камень.
И вместе с
тем жалость есть самое сильное доказательство принадлежности человека к другому
миру.
Страдание самого Христа определилось
тем, что Он понес зло и грехи всего
мира, всего человечества.
Обычно Евангелие пытались приспособить к требованиям
мира и
тем сделать его приемлемым.
Все делается необычным, непохожим на
то, чем живет
мир и чем дорожит
мир.
Мир же видит добро в
том, чтобы солнце восходило лишь над добрыми.
Мир же видит добро лишь в
том, чтобы любить друзей своих, а не врагов.
Мир же думает, что оскверняет
то, что входит в уста, оскорбляет отношение людей и окружающего
мира.
Блаженными оказываются совсем не
те, которых
мир считает блаженными, — блаженны плачущие, кроткие, милостивые, чистые сердцем, алчущие и жаждущие правды и пр., и пр.
Парадокс в
том, что опыт аскетический погружает человека в самого себя, сосредоточивает на собственном совершенстве и спасении, а опыт творческий отрешает человека от самого себя и направляет на высший
мир.
Она совсем не знает
того, что добро творится, что в каждом неповторимо индивидуальном нравственном акте творится новое добро, не бывшее еще в
мире, которое является изобретением совершающего нравственный акт.
Этика творчества исходит от личности, но направлена она не на личность, а на
мир, в
то время как этика закона исходит от
мира, от общества и направлена на личность.
Это все
то же основное противоречие творчества в греховном
мире.
Творчество в культуре до
того вырождается и разлагается, что возникает духовная реакция против всякого творчества, связанная с потребностью в аскезе и уходе из
мира.
Человек наряду с законническим, нормативным моральным
миром, который закончен и к которому ничего нельзя прибавить, создает себе, воображает
мир высший, свободный, прекрасный, лежащий по
ту сторону обыденного добра и зла.
Мир сотворен Богом через воображение, через в вечности возникавшие в Боге образы, которые есть вместе с
тем и реализация их.
И парадокс в
том, что закон сковывает энергию добра, он не хочет, чтобы добро было понятно как энергия, ибо тогда
мир уходит из-под его власти.
Не убий — абсолютная норма, одинаковая для всех людей, но иногда человек трагически берет на себя вину убийства для
того, чтобы убийства было меньше в
мире и чтобы величайшие ценности были сохранены и утверждены.
Этическая же задача заключается в
том, чтобы человек разделял тяготу
мира во имя любви, но не разделял лжи
мира.
Совесть есть воспоминание о
том, что такое человек, к какому
миру он принадлежит по своей идее, Кем он сотворен, как он сотворен и для чего сотворен.
Довольно, что все вообще признают целью приближение человека к некоторому образу совершенства, не говоря, есть ли то состояние первозданной славы и невинности, или преобразование по Христу, или тысячелетнее царствие, или глубоко-добродетельная, радостная мудрость, в сем ли
мире то совершится, или по ту сторону гроба, но токмо каждый стремится к совершенству, как умеет, по любезнейшему образу своего воображения, и мудрейший не смеется ни над одним из них, хоть иногда и все заставляют его улыбаться, ибо в мозгу человеческом ко всякому нечто примешивалось.