Вопрос о правде и лжи нравственной
жизни становится тут совсем в иной плоскости, чем, напр., у Канта, который не допускает самой невинной лжи во имя спасения жизни людей и впадает в законнический педантизм.
Неточные совпадения
Сама критическая гносеология, претендовавшая
стать над
жизнью и бытием, была явлением
жизни европейского культурного человека.
Но современный познающий, поставивший себя вне-бытия, не может
стать предметом познания, ибо предметом познания может быть лишь бытие, в бытие же он не входит и не хочет войти, не хочет, чтобы познание его было актом в бытии, в
жизни.
«
Жизнь» может
стать для нас символом высшей ценности, высшего добра, но и сама ценность, само добро есть символ подлинного бытия, и само бытие есть лишь символ последней тайны.
И нравственная
жизнь человека и ныне еще раздирается между нравственными понятиями и оценками, образовавшимися, когда господствовал род и был субъектом нравственной
жизни, и нравственными понятиями и оценками, образовавшимися, когда поднялась личность и
стала субъектом нравственной
жизни.
Нельзя ждать благодатного перерождения общества, чтобы
жизнь человека
стала выносимой.
Но христианскому человечеству было непосильно провести ее в
жизнь, ибо это значило бы
стать «по ту сторону добра и зла», которыми живет мир.
Если так понять Евангелие, то оно
становится враждебным
жизни и несоединимым с
жизнью.
Смирение может
стать не только враждебным творчеству, но и враждебным нравственной
жизни человека.
Идеи правды, истины, красоты должны перестать быть нормами и правилами
жизни и
стать энергиями
жизни, внутренним, творческим огнем в человеке.
Человек, стремящийся к осуществлению какой-нибудь утопической идеи во что бы то ни
стало, может быть бескорыстным и руководиться мотивами, которые признаются нравственными, — он стремится к совершенной
жизни, но он все же эгоцентрик и может
стать нравственным идиотом, потерять различие между добром и злом.
Единственный «дальний», который
становится «ближним», есть живой Бог, и Он требует любви к «ближнему», соединяя в богочеловеческой
жизни любовь к Богу и любовь к человеку.
Есть два вопроса: вопрос о предупреждении войны, о борьбе за духовный и социальный строй
жизни, при котором война будет невозможной, и вопрос об отношении личности к войне, когда она уже началась и
стала роком.
Душа
становится расположенной перейти к сумеречному и грезящему полу-бытию, полу-жизни.
И для него понятно
стало, что нельзя искать Царства Божьего и совершенной
жизни из страха ада, что страх ада есть болезненный аффект, мешающий достигнуть совершенства и работать для Царства Божьего, лишающий всю
жизнь человека нравственного значения.
Волны моря бессознательной
жизни стали уже сходиться над его головой, как вдруг, — точно сильнейший заряд электричества был разряжен в него, — он вздрогнул так, что всем телом подпрыгнул на пружинах дивана и, упершись руками, с испугом вскочил на колени.
Хозяин между тем на ярмарку собрался, // Поехал, погулял — приехал и назад, // Посмотрит —
жизни стал не рад, // И рвёт, и мечет он с досады:
Лариса. Что вы говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять повторю все сначала. Я год страдала, год не могла забыть вас,
жизнь стала для меня пуста; я решилась наконец выйти замуж за Карандышева, чуть не за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала.
Красавина. Как не любить! Только чтобы не торопясь, с прохладой. Ну, таким-то родом, сударыня ты моя, от этакой-то
жизни стала она толстеть и тоску чувствовать. И даже так, я тебе скажу, тяжесть такая на нее напала, вроде как болезнь. Ну сейчас с докторами советоваться. Я была при одном докторе. Вот доктор ей и говорит: «Вам, говорит, лекарства никакого не нужно; только чтоб, говорит, развлечение и беспременно чтоб замуж шли».
Неточные совпадения
Служивого задергало. // Опершись на Устиньюшку, // Он поднял ногу левую // И
стал ее раскачивать, // Как гирю на весу; // Проделал то же с правою, // Ругнулся: «
Жизнь проклятая!» — // И вдруг на обе
стал.
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не
стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести
жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Но и он догадался, что без бунтов ему не
жизнь, и тоже
стал донимать.
Очевидно,
стало быть, что Беневоленский был не столько честолюбец, сколько добросердечный доктринер, [Доктринер — начетчик, человек, придерживающийся заучен — ных, оторванных от
жизни истин, принятых правил.] которому казалось предосудительным даже утереть себе нос, если в законах не формулировано ясно, что «всякий имеющий надобность утереть свой нос — да утрет».
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы
стал более и более ограничиваться
жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё
становится больше и больше.