Неточные совпадения
Нравственное сознание, формулирующее
законы и нормы, сталкивается не только с инстинктом, с подсознательным, с
древней природой, но и с благодатью, с сверхсознанием, с божественным.
То, что было сознанием в жизни
древних обществ, установленные
законы, нормы, ограничения, делается потом подсознательным и существует как атавистический инстинкт.
Этика
закона, этика сознания, подавляющая подсознание и не знающая сверхсознания, есть порождение
древнего аффекта страха в человеке, и мы, христиане, видим в ней последствие первородного греха.
Древнее насилие клана и рода над человеком, установившее неисчислимое количество табу, запретов и вызывающее страхи и ужасы, из нравственного
закона, каким оно было в
древние времена, переходит в атавистические инстинкты, с которыми должно бороться более высокое нравственное сознание.
В
древних книгах, в
законах Ману, в Библии, в Талмуде, в Коране жизнь регулирована, подчинена
закону, всюду страх нечистоты, запреты, табу, всюду перегородки и разделительные категории.
Так, напр., инстинкт мести, как говорилось уже, есть наследие
древней социальной жизни, и он связан с
законом.
Наполеонами и так далее, все до единого были преступниками, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за
древний закон) могла им помочь.
Вместо твердого
древнего закона — свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, — но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?
Неточные совпадения
Он свои художнические требования переносил в жизнь, мешая их с общечеловеческими, и писал последнюю с натуры, и тут же, невольно и бессознательно, приводил в исполнение
древнее мудрое правило, «познавал самого себя», с ужасом вглядывался и вслушивался в дикие порывы животной, слепой натуры, сам писал ей казнь и чертил новые
законы, разрушал в себе «ветхого человека» и создавал нового.
По
древним французским и германским
законам должник должен был отрабатывать долг кредитору или подвергался аресту в оковах, пока не заплатит долга, а кредитор обязывался должника «кормить и не увечить».
Но пророчество выходило уже из
древнего мира и возвышалось над дохристианскими религиями, над родовыми религиями жертвы и
закона.
[Разумеется, речь идет не о «
Законе Божьем»
древних, а о
законе Единого Государства.]
Но в особенности было для него выгодно отсутствие болей нравственных, от которых его спасал присущий
древнему миросозерцанию
закон предопределения.